Дословная расшифровка интервью Тима Бертона в шоу Чарли Роуза (ноябрь 2009)

ЧР: Полагаю, ты не тот парень, который хранил это, потому что думал: «Я сохраню это, потому что в один день они сделают огромную коллекцию моего искусства»…
ТБ: Это абсолютно неверно. Я имею в виду, у кого-то может быть неверный образ меня в белых перчатках в шестом классе, складывающего все это в геометрически правильные коробки. Это абсолютно не мой случай. Я имею в виду, ты знаешь, эта хрень была в комодах, в чуланах. Когда кураторы пришли, я просто позволил им копаться во всем.
ЧР: Они пришли к тебе домой?
ТБ: Да, они пришли ко мне домой, смотрели везде, заглядывали в каждый угол, открывали каждый чулан и все такое. Они нашли хрень, которую я не видел годами. Когда я что-то сделал, я больше не смотрю на это снова, я просто рассовываю это везде, если я сижу за письменным столом, в комоды и все такое. Они на самом деле помогли мне воссоединиться со всем этим, я очень взволнован по этому поводу. Это было как воссоединиться с тем, кто ты есть на самом деле, откуда ты пришел. Это было волнительно.
ЧР: Ты любил рисовать в детстве?
ТБ: Да, как любой ребенок. Все дети рисуют. Для меня интересной вещью является то, что когда ребенок достигает примерно 10 лет, он начинает говорить: «Я не умею рисовать». Для меня всегда это было сигналом того, что общество делает с людьми. И я все время сражался с этим. Я не великий ремесленник. Существует очень-очень много великих художников, но я всегда противостоял этому. В один момент я вдруг понял: «Я не умею рисовать, как они хотят, чтобы я рисовал. Я буду рисовать, как я умею». И это было как взрыв мозга для меня.
ЧР: Кто ты прежде всего – режиссер или… кто?
ТБ: Опять же, мне очень повезло. Когда мне представилась возможность делать фильмы, это был самый большой сюрприз в моей жизни. Я имею в виду, что я делал фильмы на 8-милиметровой пленке, как любой другой ребенок, я любил фильмы, но я в детстве никогда не думал, что хочу быть режиссером или что хочу быть художником. Моя страсть – это то, что я люблю создавать вещи. В этом крутая вещь: будь это рисунок, фильм или писательство. В создании вещей есть то, что является самой важной вещью для меня.
ЧР: Теперь иначе, чем когда ты был ребенком?
ТБ: Нет. Я до сих пор люблю это. Это очень личный процесс для меня. В этом странная вещь выставки – это все никогда не предназначалось для того, чтобы быть увиденным. Это как: «Не хотите ли вы посмотреть здесь мою коллекцию грязных носков?» Это очень обнажающе. Я нахожу обнажающим себя делать фильмы, но это еще более обнажающее.
ЧР: Ты до сих пор рисуешь?
ТБ: Да.
ЧР: У тебя тут блокнот.
ТБ: Да. У меня всегда с собой эти мои маленькие штучки. Так что у меня с собой кое-что маленькое.
ЧР: Я могу посмотреть?
ТБ: Да, конечно.
ЧР: Что вот это?

ТБ: Это я на открытии выставки в МоМА.
ЧР: А что это с тобой?
ТБ: Это мой крик помощи.
ЧР: Я продолжу…
ТБ: Да там больше и нет ничего… *пытается заглянуть в свой блокнот*
ЧР: А это кто?

ТБ: Это... свинья… Я не знаю…
ЧР: Персонажи появляются из твоих рисунков?
ТБ: Многие персонажи… Я помню, как много лет назад я просто сидел вот так и рисовал вот так и у меня был полный набор скетчей этого персонажа… *рисует Скеллингтона*
ЧР: *листает блокнот Тима* Мне так нравится это! А это просто было в твоем кармане.
ТБ: Я ношу это. Я не использую «Блекберри» [электронную книгу – прим.перев.], я не использую компьютер. Я ненавижу телефон.
ЧР: Вообще?!
ТБ: Да.
ЧР: Покажи, что получилось.
ТБ: Я нарисовал его и подумал: «Что это за херня?» А потом я стал продолжать хорошо и нашел в нем что-то, я понял, что этот персонаж что-то значит для меня. Это идет прежде всего из подсознания, чем из… Опять же, я обеспокоен своим разумом, потому что когда я начинаю думать какие-то мысли, они начинают играть шутки надо мной.
ЧР: Я хочу поместить это в рамочку.

ТБ: Красавица!
ЧР: Посмотри-ка сюда. Это то, что мне на самом деле нравится. Тим, что это означает? «11-05 – 11-35».

ТБ: И восклицательный знак! Это самый пугающий знак! У меня также есть… Я сохранил это, потому что я записываю телефонные номера людей, но не записываю к ним имена. Так что можно выставить мою полную коллекцию телефонных номеров…
ЧР: Но я уже понял, что ты не печатаешь их на компьютере…
ТБ: Да. Я ненавижу телефоны, и
*монтажная склейка*
ЧР: Твои идеи рождаются из спонтанных импульсов, да?
ТМ: Как я уже сказал. Для меня мир такой быстрый… Когда ты делаешь фильм. Ты всегда реагируешь на что-то. Я люблю проводить время, отключаясь, спать или мечтать или просто смотреть на что-то. Для меня это самое ценное время, которое только может быть. Для меня это реальный мир – когда вещи своего рода мутированные. К тебе приходят преувеличенные идеи и значения вещей. Именно поэтому я всегда любил сказки и фольклор, неважно, реально это или это фантазия. Мы все знаем, что все великие сказки основаны на реальности. Для меня это очень-очень важные моменты – просто отключаться.
ЧР: Откуда они [идеи] приходят?
ТБ: В том-то и дело – ты никогда не знаешь. И в этом красота. Я имею в виду, именно поэтому главная вещь во всем этом… недавно появились дети и… красивая вещь заключается в том, чтобы видеть мир новым. Я считаю, что как художник ты всегда должен пытаться видеть вещи по-новому. Я помню, как я смотрел ретроспективу Матисса в МоМА много лет назад и это просто взорвало меня. Я понял, что это словно путешествие человека... *показывает рукой движение по кругу*…который пытается вернуться обратно к простоте.
ЧР: Я помню, что ты говорил, что если ты хочешь быть художником, то ты должен вернуться к восприятию ребенка о том, каковы вещи.
ТБ: Да, да! Я думаю, что это негативная цитата, когда люди говорят: «Он остался как ребенок». Это означает инфантильность для них и это совсем не тот случай. Это обозначает сохранить дух видеть вещи новыми и продолжать удивляться жизни. Люди, которые теряют это, теряют важную часть их жизни.
ЧР: Можешь ли ты выражать себя  в жизни так же легко, как в фильмах, или фильмы делают это для тебя намного проще?
ТБ: Ну…это игра поосновательнее. С другой стороны, что мне нравится в выставке в МоМА и в том, как они все подали, так это то, что они показывают процесс. Показывают то, что фильм – это совмещение разных техник. Это часть радости – работать с замечательными художниками, дизайнерами, актерами. Это подпитывает тебя. Для меня это то, чем я наслаждаюсь больше всего.
ЧР: Эта выставка в МоМА содержит также коллекцию твоих фильмов, которых мы никогда не видели.
ТБ: О, я не знаю, где они нашли их. В чулане, наверное.
ЧР: Когда ты встретил Винсента Прайса, твоего героя, это был великий момент?
ТБ: ОН был первым… Я имею в виду, это был момент, который на самом деле… И неважно, как плохи были мои дела, я никогда не забуду этот момент… Встретить кого-то, коем ты восхищался, взрослея. И вот ты встречаешься с ним. Это немного пугает. Я всегда говорю: «Будь осторожен, когда встречаешься со своими идолами». Потому что… Но он был таким замечательным, блестящим… Я послал ему эту маленькую историю, которую я сделал, «Винсента». И он отозвался, и ему понравилась она… И еще он был великий коллекционер искусства. Мне так понравилось в нем то, что он отдал свою великую коллекцию колледжу искусств Восточного Лос-Анджелеса. За миллион лет ты не встретишь такого поступка. Это был невероятный дар искусства. Он заставил меня понять, что на свете существуют замечательные люди. Что не все – плохое. Что есть замечательные люди. Он очень вдохновлял меня и продолжает вдохновлять.
ЧР: Считаешь ли ты, что следует делить людей на креативных и некреативных, или все дело в том способе, в котором выражается креативность?
ТБ: Я не знаю. Я понимаю смысл твоего вопроса. Меня всегда привлекало… Опять же, я возвращаюсь к детским рисункам, когда все дети рисуют хорошо… Я чувствую… Я недавно заходил пару раз в класс… Все дети рисуют замечательно! Они все замечательны!!! Когда же близится к определенной вещи, ты видишь, что все начинает меняться. Меня интересует вопрос: это изначально есть у всех, а потом каким-то образом это покидает людей? Это интересный вопрос для меня.
ЧР: То есть все дети имеют дар рисовать.
ТБ: Да, все имеют. Это мое мнение.
ЧР: Они таким замечательным образом реагируют на вещи и друг на друга.
ТБ: Абсолютно! А потом ты говоришь с определенным ребенком определенного возраста, и он говорит: «Я не умею рисовать». Мне это не кажется правильным.
ЧР: Ты говорил, что ребенком ты рассматривал себя странным.
ТБ: Я – нет, но люди – да, но теперь, спустя время, спустя много лет размышлений я подумал – «Окей, да, я странный».
ЧР: Ты хочешь сказать, что люди считали тебя странным тогда. И ты развился определенным образом.
ТБ: Я не знаю. Я всегда чувствовал себя нормальным ребенком. Я имею в виду, я любил фильмы про монстров, а все дети любят фильмы про монстров, я любил рисовать, я играл на местном кладбище, как если бы это был парк, это не значит, что я был одержим этим. Общество постоянн6о помещает людей в категории, а меня это всегда…. уффф…это заставляло кипеть мою кровь. Я всегда противостоял этому. Это лишает смысла людей – помещать их в эти коробки. Они определенным образом пытаются преуменьшить тебя этим. Спустя годы я просто принял это. И это таким образом дало мне некую свободу. Ну что ж, раз я странный, то им уже неважно, как я одет, сказал я что-то или нет, или я заорал, или я вишу подвешенный вниз головой в чулане, или я сижу за письменным столом на Диснее.
ЧР: Ты все это делал?
ТБ: Да, я все это делал. Я сидел в темном чулан… А еще я проводил больше времени под столом, чем за столом.
ЧР: А что ты делал?
ТБ: Прятался. Это были мои плохие времена за столом аниматора на Диснее, когда у меня не получалось рисовать крутых лисичек.
ЧР: Ты говорил, что ты буквально хотел умереть.
ТБ: Я хотел умереть. Эти времена на Диснее были мрачными временами. Мы проводили больше времени, пытаясь понять, как работают пластины для рисования или прячась под столом. Я вообще-то научился спать… *показывает* Я сидел за своим столом и спал с карандашом в руке. Когда-то кто-то заходил, я открывал глаза и начинал рисовать. Когда уходил – я продолжал спать. Это был мой опыт спать сидя.
ЧР: Удивительно, как они не замечали этого.
ТБ: Удивительно, что они не увольняли меня.
ЧР: Некоторые экспонаты с выставки

ЧР: Это плакат «Уничтожай мусор».
ТБ: Да. Я получил чек на 10 долларов за него от города Бербанк. Это была моя первая вещь, которую я смог сделать за деньги. Он был на мусорных грузовиках Бербанка.
ЧР: Тебе было 15?
ТБ: Или 14… Да.
ЧР: А почему ты вообще нарисовал это?
ТБ: Это был школьный конкурс. Это был конкурс.
ЧР: Следующий рисунок без названия. Там Винсент. 1982 год.

ТБ: Да.
ЧР: Следующий. Без названия. Они нашли все это у тебя дома?

ТБ: В комодах. Там все очень неорганизованно. И когда они достали все это, я был удивлен. Да. Просто в комодах.
ЧР: Следующий, без названия. Это динозавр.

ТБ: Это из «Большого приключения Пи-Ви». Это образ для сна.
ЧР: Ты любил цвет? Здесь красный.
ТБ: Когда мы делали этот фильм, то мы снимали что-то вроде этого динозавра, и мы хотели осветить его так, чтобы это было похоже на сон. Так что у нас был большой красный динозавр.
ЧР: Теперь это Джокер, 1989 год. Джек!

ТБ: Это еще до всего.
ЧР: До всего?
ТБ: Это было еще до того, как я начал что-то делать для фильма и вообще. Я просто играл с этим. Рисунки для меня – это то, что помогает моему разуму двигаться, это просто помогает мне сфокусироваться, помогает мне сфокусировать мои мысли немного больше.
ЧР: Ты планируешь новый фильм сейчас? Или ты сначала бываешь на стадии рисунков?
ТБ: Бывает по-разному. Фильмы приходят разными путями. Иногда это предложенный проект, как «Алиса в Стране Чудес» от Диснея или что-то еще, иногда это какая-то неизвестная вещь. Фильмы приходят по-разному. Есть вещи, как «Эдвард Руки-ножницы» или «Кошмар перед Рождеством», которые приходят к тебе из ниоткуда. Они изначально больше из рисунков.
ЧР: Говоря о «Руки-ножницы»… Посмотри на это.

ТБ: Это ранний. У меня были разные версии его.
ЧР: Джонни специально приехал для твоей выставки или он просто был поблизости сейчас?
ТБ: Да, да! Я увидел друзей, людей из Диснея. И Джонни. И Хелена…
ЧР: Меня кто-то попросил спросить тебя об этом: Эдвард Руки-Ножницы – это ты?
ТБ: Думаю, нас с Джонни никто не обвинит в том, что мы выглядим похоже *смеется* Нет, на самом деле для меня в некотором смысле это очень автобиографический фильм. Эти годы подростка были довольно травматичны. В некотором роде, этот странный «маникюр» показывает то, что люди, я думаю, пугались меня. У меня не было много друзей, у меня не было девушек в то время. Я чувствовал себя очень одиноким. Я чувствовал себя так, словно со мной что-то не так. И у меня была эта эмоция постоянно – я не мог прикасаться ни к кому. У меня были проблемы с физическим контактом. Если кто-то пытался меня обнять, то я… *показывает отстранение*… вздрагивал, уклонялся. Этот персонаж представляет собой показ всех этих эмоций, что у меня были, когда я был тинейджером. К сожалению, на третьем десятке ситуация оставалась такой же. Так что да, в чистом виде это во многом автобиографично.
ЧР: Это частично из-за того, как твои родители воспитали тебя?
ТБ: Я думаю, да. В конце 50-ых-начале 60-ых была эта хрень про нуклеарную семью. А пригород – это геометрично замкнутый мир. Нет показа эмоций, нет показа любви. Нет тактильности. У меня был итальянский друг, который всегда поражал меня этим *показывает объятья*, поэтому мне нравилось приходить в его семью.
ЧР: Ситуация изменилась сейчас?
ТБ: Зависит от того, кто обминает меня. С этим получше. Также получше стало с тем, что я был полностью невербальным человеком. Создание фильмов определенно помогло мне научиться лучше общаться.
ЧР: Ты был невербальным?
ТБ: ОЧЕНЬ невербальным. Я помню, как… Я до сих пор помню Девида Геффина, смотрящего на меня вот так *показывает недоумение* и потом его слова: «Что ты вообще, черт возьми, говоришь? Ты говоришь каждым…» Он вообще-то сказал совершенно правильно – я говорю каждым пятым словом. Я говорю слово, потом пропускаю три или четыре слова, и снова говорю слово. Это было странно. Так что теперь, определенно, у меня с этим получше.
ЧР: Ты говорил, как говорят в Бруклине.
ТБ: Да, там бы это определенно имело смысл. Да, создание фильмов определенно помогло мне выбраться из моей раковины.
ЧР: Спасибо Богу за это! Так ведь куда веселее! Или нет?
ТБ: Общаться – это мило. Мило наконец-то быть способным обнимать людей. Я хорошо уже тебя чувствую.
ЧР: Но ты был уже на моем шоу ранее [1999 – прим.перев.] и ты был совершенным гостем. Совершенным. Ты можешь взять любой вопрос и придать ему цвет, развить его, поднять его, но в итоге ответить совершенно на другое.
ТБ: На самом деле у меня есть проблема, которую ты просто не осознаешь, что ровно на середине моего ответа я забываю, о чем я хотел сказать. Поэтому я вот так вот говорю, надеясь, что вспомню… *смеется*
ЧР: Посмотрим еще на это. Это страница из твоего блокнота.

ТБ: Господи Иисусе! Это… Это… Это кажется… Это… Кажется, это у меня было слишком много свободного времени. А я люблю это.
ЧР: Свободное время?
ТБ: Да. А когда уже будет телефонный номер?

ЧР: Это Рональд Рейган.
ТБ: Ну… Однажды я просто подумал о нем. Я всегда поражался ему. Мне казалось, что если президент врет о своих волосах, то он врет и обо всем остальном. Это не казалось правильным.
ЧР: Это безымянная серия с клоунами 1993 года.

ТБ: У меня здоровый страх перед клоунами. Мне вообще не доводилось встречать человека, который находит клоунов смешными. Они всегда меня пугали.
ЧР: Неужели ты никогда не был в цирке и не видел там детей постоянно смеющимися над ними?
ТБ: Никогда. Я был так напуган, что больше уже ничего не видел, кроме страшного клоуна.
ЧР: А почему они страшные?
ТБ: Я не знаю. Я думаю, это просто из-за чего-то в их маске. Именно поэтому я всегда и любил делать это с персонажами в фильмах.
ЧР: Как Джокер.
ТБ: Да! Я помню слова Джека Николсона, которые замечательны и которые являются правдой, он сказал, что когда ты надеваешь маску, из тебя выходят такие вещи, которые ты никогда не сделал бы просто как ты сам.
ЧР: Это освобождает.
ТБ: Да. И здорово наблюдать за этим. Я люблю смотреть, как это происходит с людьми. Они заходят туда, куда не зашли бы. Это меняет все. А клоуны… Я всегда находит что-то очень тревожное в них. Может, я и драматизирую. Я помню, как у меня была вечеринка по поводу Дня Рождения с клоуном Чаком О…
ЧР: Может, все это случилось с тобой, потому что Чак О пытался обнять тебя тогда?
ТБ: Может быть! Или просто потому, что он посмотрел на меня. Или что-то еще.
ЧР: Никаких больше клоунов?
ТБ: Да.

ЧР: А это «Синяя девушка с вином».
ТБ: Эти стежки – всегда символичны для меня в плане чувств. Это как… Это то, как чувствую я, когда все так хаотично, что ты чувствуешь себя разделенным на части, иногда конфликт так силен, что ты чувствуешь, что тебе нужно сшить себя, что в этот момент ты распался на части.

ЧР: Это безымянный рисунок пешехода.
ТБ: У меня опять было свободное время. Но это здорово! Поскольку у меня не было девушек, я просто ходил по улицам и рисовал людей.
ЧР: Это не привлекало внимания людей?
ТБ: Нет. Нет. Они ничего не говорили по этому поводу.
ЧР: То есть ты – обозреватель.
ТБ: Да.
ЧР: Я обожаю ходить в магазины и смотреть на людей.
ТБ: Я люблю это! Это одна из моих любимых вещей – смотреть на людей.
ЧР: У меня тоже! У меня тоже! Это восхитительно!
ТБ: Да. Узнавать побольше обо всем вокруг.
ЧР: Ты влюбляешься во все вокруг, потому что в каждом моменте столько красоты.
ТБ: Абсолютно верно. И именно так ты и хочешь продолжать воспринимать вещи. Абсолютно.

ЧР: А вот кто-то одет в футболку с Микки-Маусом…
ТБ: О, мои дни на Диснее… Очень много фрустрации.

ЧР: Это пришелец из «Марс Атакеует», 1996.
ТБ: Как я уже говорил, такие вещи просто помогали мне…
ЧР: Оставаться в своем уме?
ТБ: Да! Как я уже сказал, когда витает так много вещей, это [процесс рисования] держит меня. Когда я чувствую себя плохо иногда, это помогает.

ЧР: Это Невеста-Труп.
ТБ: Да, это ранний рисунок для проекта.
ЧР: *достает артбук* А это – «Искусство Тима Бертона».
ТБ: Да, но еще это огромного размера *показывает, что таким можно ударить*
ЧР: *листает страницы* Это восхитительно. Что ты думаешь об этом?
ТБ: Я не знаю. Мне повезло никогда не иметь только одну цель. Когда я делал свой первый фильм, «Большое приключение Пи-Ви», это было самым большим сюрпризом в моей жизни. Но мне понравилось это.
ЧР: Ты подумал тогда, что ты хорош в этом?
ТБ: Я знал, что мне очень нравилось это делать. У меня тогда впервые щелкнуло в голове, что, возможно, это станет путем для меня… Потому что я был очень плохим учеником. Я не читал книгу, а вместо этого я сделал маленький фильм на 8-милиметрвоой пленке про Гудини. И это дало мне самую высокую отметку, что у меня когда-либо была. Они сказали: «У-у-у, ну хорошо!»
ЧР: И оч ем это говорит?
ТБ: Я делал что угодно, кроме поисков настоящей работы. Мне казалось: «У-у-у…» Мне нравилось делать это! Делая фильм, ты можешь использовать что угодно - рисунки, композиции, людей, создавать что-то. Делать все это в фильме – лучше всего.
ЧР: Я считаю, что нет единого способа оценить талант.
ТБ: Я согласен!
ЧР: Я считаю, что тест не поможет.
ТБ: Конечно. Я помню школу, как они всех делили на нормальных и «особенных» детей. Таким образом, они приносили настолько много вреда, насколько только могли. Потому что те дети были замечательными, они ничем не отличались! А потом они начинали верить, что с ними что-то не так. У меня до сих пор осталось это чувство, когда ты начинаешь уничижать себя из-за этого. Это неправильно. Это хорошо, когда люди делают что-то узнаваемое. Позвольте людям быть теми, кто они есть.
ЧР: Да. Ты так поступаешь со своими детьми?
ТБ: Ну… Я не могу принудить их смотреть свои фильмы! *смеется*  Друзья приходят и говорят «ты видел то или это?», а он даже не знает, о чем речь. Но очень приятно видеть, как он… Я очень взволнован, когда он рисует хороших здоровых интересных динозавров. Я полностью очарован этим. Я говорю: «О, это так здорово!» Он на верном пути. Я не пытаюсь… Я думаю, как любой родитель, ты вспоминаешь свои отношения с собственными родителями и пытаешься компенсировать то, чего сам не получил. Быть более тактильным и время от времени говорить им, что ты их любишь. Это простые вещи, но мы не всегда их имеем.
ЧР: Итак, ты пытаешь дать им то, чего не дали тебе собственные родители?
ТБ: Да. Ты вспоминаешь это, и это заставляет тебя содрогаться. Все эти обстоятельства… Они очень сильно всплывает в твоей голове, когда у тебя появляются дети.
ЧР: Ты говорил, что делать фильмы для тебя – это катарсис. Мне кажется, что у тебя так во всем, что ты делаешь. Каково твое отношение к искусству в этом плане?
ТБ: Да, ты знаешь… Да, это так. Потому что все, что составляет меня как личность, - очень позитивно. Я не совершил ни одного преступления. Я такая личность, что… Я рад, что у меня есть такого рода высвобождение. Да, это катарсис, да, это высвобождение, вероятно, это то, что спасло меня от тюрьмы и других вещей.
ЧР: Тебя волнует факт коммерческого успеха?
ТБ: Ну… Я имею в виду, что это помогает тебе делать фильмы и дальше. Это на самом деле так. Но мне всегда очень везло. Когда я сделал первый фильм, он заработал достаточно денег, чтобы я смог сделать следующий. Я почувствовал почву под ногами, хотя он и имел преимущественно плохие рецензии и только парочку хороших. Но я не стал относиться к этому с точки зрения моего эго, это только первый фильм был. Если человек делает первый фильм и потом ходит и говорит: «Я получил рецензии уровня Оскара и Золотого Глобуса!!!», то я думаю: «О, мальчик, да у тебя серьезные проблемы!» Так что это мило. Я всегда чувствовал себя на своих ногах относительно реальности вокруг. Я серьезно отношусь к тому факту, что если студия дает тебе деньги, то ты должен быть ответственным.
ЧР: Ты относишься не так уж позитивно к студиям?
ЧР: Нет. Есть много замечательных, поддерживающих тебя людей на студиях. Но я не фанат бюрократии. Но в то же время эта динамика преследовала меня всю мою жизнь. На Диснее они позволили мне в комнате рисовать что угодно целый год. Это как: «О, мы любим тебя, но мы боимся тебя! Мы думаем, что ты велик,  но с тобой что-то не так». И это продолжается по сей день. У меня могут быть очень успешные фильмы, но когда я предлагаю следующий, то опять: «Хм-м-м…» Я помню, как после успешного фильма «Бэтман» я захотел делать «Эдварда Руки-ножницы». Я думал, что я заслужил этого: крупнобюджетный фильм, а теперь малобюджетный фильм. Но  я  попал в настоящую неприятность. Я имел дело с «Уорнер Бразерс» в то время, и я помню, как… Я знал, что они не хотели делать «Эдварда Руки-ножницы», у них был «Бэтман» и им было чудесно по этому поводу, я знал, что они не хотели развивать «Эдварда Руки-ножницы». Так вот, был еще один проект. И я что-то вроде: «Какой же проект вы хотите? «Голливуд на параде» или «Эдвард руки-ножницы»? И они сказали, что им нравится «Голливуд на параде». Так что я ушел. И потом сделал фильм.
ЧР: Где же ты его сделал?
ТБ: На Фокс. На «Двадцатый Век Фокс».
ЧР: И они его взяли?
ТБ: Да. Но было по-разному. Для того, чтобы развивать сценарий, я просто заплатил Кэролайн, писательнице, из своего кармана. Я придумал бюджет. И потом я просто пришел и сказал: «Это фильм, это сценарий, это бюджет. Да или нет?» Это всегда самый лучший способ! Это самый быстрый способ получить ответ.
ЧР: А что случилось с проектом «Голливуд на параде»?
ТБ: Они его никогда не сделали. Они-то и его не хотели делать, просто это звучало лучше.
ЧР: Но ты захотел сделать еще одного «Бэтмана».
ТБ: Да. Они хотели, чтобы я его сделал. Это заняло время. Но я никогда не забуду им того *грозит пальцем*, что они не хотели, чтобы я делал третьего. Не хотели! Эти парни начинали: «Нужно, чтобы был «Хэппи Мил»! Оу, что это еще за черная хрень льется изо рта Пингвина? Это не подходит нашим сценарием в стиле «Хэппи Мил»!»  Так вот насчет третьего. Я пришел к ним и сказал, что у меня есть некоторые идеи. А они: «Тим, ты же не хочешь делать следующий, не так ли? Может, ты сделаешь какой-нибудь свой маленький фильм?» А я им: «То есть вы не хотите, чтобы я его делал, не так ли?» А они: «Нет-нет-нет-нет, это не так…» Я: «Не хотите, да?» Они: «Нет-нет-нет, это не так…»  Так что для меня это было кончено. Они хотели эти фильмы для фаст-фуд людей.
ЧР: Но они приносят деньги.
ТБ: Кто, фаст-фуд люди?
ЧР: Нет, фильмы.
ТМ: А, фаст-фуд фильмы. Да.
ЧР: Каково было режиссировать Николсона, который является легендой?
ТМ: В такого рода персонажах замечательно то, что… Когда я сделал первого «Бэтмана», это было замечательно, потому  что это был первый раз, когда мы смогли взять комикс и сделать фильм, да, я знаю, что было пару «Суперменов», но это был первый раз, когда мы смогли принести психологию и мрачность оригинального комикса на экран. Так что это казалось довольно новым в то время. Это было на самом деле замечательно и волнующе. А теперь это уже становится нормой - мрачные комиксы и все такое… Но…
ЧР: Насколько эти люди  влияют на то, как ты сам видишь персонажей? Джек, например.
ТБ: Я думаю, что все они имеют разные способы погружаться во все это, надевать маску. Каждый актер надевает маску по-разному. Я имею в виду, что такой персонаж – как клоун. Это маска. Мне нравится делать это. То же самое с Майклом Китоном. В «Битлджусе» под этим гримом он просто СТА-НО-ВИЛ-СЯ этим персонажем! Он  не смог бы СТАТЬ  этим персонажем, если бы на нем не было этого грима, понимаешь? Так что это было на самом деле…  То же было в «Большом приключении  Пи-Ви»… Меня начало привлекать видеть людей, надевающих на себя разные личности. Это очень интересно.
ЧР: Это то, что объединяет все твои фильмы?
ТБ:  На самом деле у меня просто проблемы. И я так их решаю *смеется*
ЧР: Часто говорят, что деятельность режиссера – это только выпускать один фильм за другим.
ЧР: Ну да… Я всегда старался не заходить слишком далеко в эту тему. У меня всегда есть эмоциональная связь с фильмами. Например, я не смог бы сделать «Крупную Рыбу» до тех пор, пока не умер мой отец. В этом фильме чувства также очень сильны. Я смог бы его сделать только после его смерти. Для всего есть правильное время.
ЧР: Есть ли в тебе что-то, что хочет выпрыгнуть  из этого?
ТБ: А, это такие штуки типа пришельцев? *показывает, словно из груди что-то вылазит*
ЧР: Нет-нет!
ТБ: Окей. Я люблю быть  настолько спонтанным, насколько это возможно. Я прекрасно понимаю , что делать фильм – это уже не очень-то спонтанная вещь.  Но я стараюсь делать фильм настолько спонтанным, насколько я могу. Потому что я считаю, что чем ближе ты сам к этому проекту, тем лучший проект получится.
ЧР: Но есть люди, которые делают вещи вроде «Чикаго». Или «Девять», который я не смотрел. Ты хочешь сказать, что им нравится это делать?
ТБ: Я чувствую, что мне очень повезло. У тебя есть эти глубокие укорененные вещи…  Хотя… Может, я не прав.  Да. Да. Я всегда на самом деле хотел сделать шоу на льду! *смеется*
ЧР: Какой режиссер повлиял на тебя?
ТБ: У-у-у…
ЧР: Можно назвать пять или десять.
ТБ: Их много-много-много. Но есть один, который приходит всегда первым на ум, потому что это был одним из моих  первых фильмов, - это аниматор Рей Харрихаузен. Это парень, который сделал эти великие «Ясон и аргонавты», «Седьмое путешествие Синдбада». Он… Он… Он… Он просто был на своем месте в плане искусства, анимации, дизайна, эмоций. Это очень сильно поразило меня. Но, ты знаешь, это многие люди… Фильмы Винсента Прайса…
ЧР: Но они никогда не получали премий за вклад в развитие Голливуда.
ТБ: Он так удивителен! Меня всегда расстраивает, что так больше не режиссируют. Потому что некоторые те фильмы были на самом деле хороши. «Ворон», «Комедия ужасов»…
ЧР: Насколько уникален Джонни Депп?
ТБ: «Ну… Он как… Причина, по которой я люблю его, это то, что он не как актер главной роли… Он скорее как Борис Карлофф для меня, он как актер из старых хоррор-фильмов. Понимаешь? У него есть это… Он – самый яркий пример человека, который любит становиться другими вещами. Понимаешь? И это волнующе. Он любит надевать маски. Мы с ним близки в этом. Он может таким образом сделать то, что не сделал бы иным способом. Это волнующе. В нем нет тщеславия. Часто бывает… О, самая ужасная вещь, которая может быть на съемках, это когда актеры начинают думать, что плохо выглядят. Это уводит от процесса создания фильма.
ЧР: Что ыт там сейчас делаешь с бедной Алисой?
ТМ: Мы ее засовываем в три-дэ, у-у-у! *смешно показывает руками*
ЧР: Это будет в три-дэ?
ТБ: Да.
ЧР: А ты смотрел Кэмерона?
ТБ: Нет. У меня слишком много собственных дел.
ЧР: Три-дэ шагнуло вперед.
ТБ: Да, это уже больше не так хитроумно. У тебя уже больше не болит голова от него. Потому что раньше было это очень неприятно смотреть. Так что теперь это куда более…  Для меня «Алиса» в три-дэ стала хорошей смесью материала и три-дэ как средства. Мне это казалось верным в этом конкретном случае - сделать этот фильм в три-дэ.

видео http://www.dailymotion.com/video/xsjtrw … 009-yyy_tv

перевод Helga
при использовании текста необходимо указывать автора перевода и источник - burtonland.ru

Все его существа в "цветастых" платешках могут быть Хеленами. Я тоже так думаю.

Тим и Джонни -  два ребенка со старой душой.
Я тоже ощущаю себя так.
Мне кажется, это когда ты помнишь так много, что тебе кажется, что тебе больше намного, чем по паспорту, а ощущаешь ты себя всю жизнь подростком.

Недавно Тим сказал, что счастлив увидеть своих детей после того, как заканчивает запланированную работу. Очень приятно было услышать это от него.

Думаю, что преступление, которое он боится совершить, - отнюдь не кража фоток гитар из комнаты противного Элфмана, чем грешил его Суитси ребенком.
И еще я думаю, что его отношения с Джонни отдалили его жизнь от края совершения преступлений.

Я так иронизирую. Джонни говорит, что ему всегда 17. А Тим настаивал на меньшей цифре - 13)))

Хоть как-то отомстить за то, что он, композитор всех фильмов Тима, знает теперь о них только наличие или отсутствие зеленых экранов и всегдашнее участие Деппа.

Для меня было неожиданностью узнать, что Тим хотел третьего Бэтмана.
Он множество раз говорил, что его два "Бэтмана" - это как его дети-мутанты.
(И еще был случай, когда он прошелся по названию фильма в болезненном для него лично контексте "Бэтман Навсегда" - звучит как тату, сделанное по удолбке". Кто делал тату с такой формулировкой по удолбке - ни для кого не вопрос).

Теперь мне куда понятнее, почему Тим  говорил о "Бэтманах" с презрением- ему отказали в третьем. И это для такого человека, как Тим, конечно же, повод называть это фаст-фудом и прочим. Это как с Твиттером. После того, как Тим удалил страницу, очевидно ему принадлежащую, он заявил без промедлений, что его даже слово это щебечущее, твиттор, раздражает.

Мы не можем не понимать, о каких определенных вещах говорит Тим. Когда он начал работать над своим первым крупнобюджетным фильмом, "Бэтманом", он сразу же заключил брак с женщиной. Свой первый и последний. Но потом все стало жестче.

Все так понятно. Люби в своей личной жизни кого угодно в четырех стенах своего дома, а в мир ходи с тем, с кем нужно, а мы обеспечим твой правильный для масс имидж и обеспечим нераспространение истинной информации о тебе.