Еще одна жертва общества - Суини Тодд.
Только в прошлом году Тим признался, что в этом образе видел себя.
Есть ли в фильме Джонни? На эту метафору претендент, на мой взгляд, - Люси.
Баркер очень счастлив со своей любовью, но вмешивается судья (образ закона как зла во множестве фильмов Тима), он лишает Баркера его жизни, удаляет из общества и отбирает его любовь. Вернувшись, Баркер больше не имеет права быть собой и живет под вымышленным именем. В сумасшедшей изуродованной Люси он не узнает свою любовь, а Хелена-Лаветт делает все для того, чтобы он этого не узнал. Ее вполне устраивает статус жены Тодда, она рада тому, что он просто есть рядом с ней, даже хотя он с ней не разговаривает, она живет в своих ах-мы-поженимся-и-поедем-к-морю мечтах. Тодд обезумевает до такой степени, что убивает всех, и в том числе свою любовь. И заканчивается фильм его плачем над трупом своей любви.

Наташа, спасибо! 

Программа, которая пытается исследовать истоки вдохновения Тима Бертона.

Тим Бертон:
"Мои родители говорили, что еще до того, как я начал ходить и говорить, я любил смотреть фильмы про монстров. Так что они всегда вдохновляли меня".
"Многие дети чувствуют себя одиночками, аутсайдерами, я думаю, это довольно общее чувство. И я думаю, что монстр в таких фильмах, - всегда аутсайдер".

Джонни Депп:
"У него замечательный взгляд на мир. Он видит в жизни ее абсурдности. И я думаю, он видит абсурдности мира, и людей. Он видит изъяны людей  и находит их интересными и привлекательными и даже красивыми!"

Тим Бертон:
"Среди фильмов для меня всегда были особенными немецкие экспрессионистские фильмы. В них есть что-то в динамике и формах, в свете и тени".

Наташа, огромное спасибо за потрясающую находку! 
Мне кажется, мы раньше слышали о том, что существует этот длинный фильм. И вот теперь он у нас есть!

Вечером я обещаю расшифровку.

Тим Бертон беседует с Реем Харрихаузеном

Тим: Привет! Я Тим Бертон. Я и здесь, дома…нет, не у себя дома, а дома у мистера Рея Харрихаузена. Рей, ты хотел бы немного чая вместе с твоей летающей тарелкой, перед тем, как мы… *смеются*
Рей: Я делал такие трех размеров. Один был 12 дюймов в диаметре, один вот такой, и третий был втрое меньше.
Тим: А какой размер взрывался в фильмах?
Рей: Взрывали те, что были почти полтора фута в диаметре.
Тим: Это удивительно, потому что в твоих работах всегда было столько личности, ты мог показать куда больше личности в этой летающей тарелке, чем многие из актеров могут показать.
Рей: *смеется*
Тим: Это довольно удивительно! Это самый неодушевленный объект, с которым ты работал, но у него все равно такая прекрасная личность.
Рей: Я нашел в этом сложную задачу, именно поэтому я поместил сюда вот это *показывает на область, где крепятся вращающиеся лопасти тарелок* … я думаю, что я сделал три фильма про летающие тарелки… чтобы они поднимались и опускались так, словно они были антигравитационными. Я думал, что вот это будет похожим на пропеллер. Я думаю, что это помогало им держаться в воздухе.
Тим: Это удивительно!
Рей: Есть и другое направление. Эти маленькие тарелки делали точно так же.
Тим: Это удивительно… Итак, когда ты снимал, тебе нужно было три тарелки разного размера?
Рей: О, да. Три и иногда четыре. Одна большая впереди и две или три маленьких сзади.
Тим: Я помню, когда мы делали "Эда Вуда", мы снимали их снова на лесках. Это могло казаться грубым, но они создавали то же самое впечатление!
Рей: Все не так просто. Самая большая имела в центре дыру, конечно же, когда она приземлялась, из нее выходила эта туба в том фильме, и затем она опускалась на землю.
Тим: Эти фильмы, они…
Рей: Я благодарен, что они продержались так долго!
Тим: О-о-о, они…
Рей: Они продержались дольше, чем многие такие фильмы! А ведь у нас был такой маленький бюджет.
Тим: Это – классическая летающая тарелка. Было много летающих тарелок, но эта… она такая простая тоже, это удивительный дизайн.
Рей: Я старался сделать ее настолько простой, насколько это возможно, но при этом практичной, потому что было очень сложно для полуторачасового фильма сохранить иллюзию того, что это управляется интеллектом, что внутри интеллект.
Тим: Там еще замечательный звук, он очень помогал!
Рей: А знаешь, что это был за звук?
Тим: Нет…
Рей: Спуск воды в канализацию.
Тим: А, вот почему я думал, что в моем доме летающие тарелки. Вааау!... Я хотел спросить, все эти фильмы про летающие тарелки имели приблизительно одинаковый бюджет, или был и больший бюджет?
Рей: Скорее, меньший. Бюджет был *смеется* двести тысяч на весь фильм.
Тим: Ваааау…
Рей: Включая костюмы.
Тим: Это же невероятно… *мотает головой*
Рей: Это была моя первая профессиональная… нет, не профессиональная работа, а моя первая самостоятельная работа. Я просто хотел быть вовлеченным в это, и я не требовал денег.
Тим: Опять же, я вырос, глядя твои фильмы, как я уже сказал, даже в это [летающую тарелку], в неодушевленное, ты вложил столько личности. Я думаю, для многих из нас, кто вырос на этих фильмах, это стало причиной того, почему мы захотели делать фильмы.
Рей: Правда?
Тим: Да! Художественная составляющая и личность. Эти фильмы про существ и «25 миллионов миль от Земли» удивительны, в них столько от сердца. У них был хотя бы немого больший бюджет? Потому что в них столько…
Рей: Да, слегка больший бюджет, потому что Чарльз Шнеер [продюсер] сотрудничал тогда с Сэмом Кетсменом на первых двух фильмах, это практически были фильмы Кетсмена на самом деле как продюсер. У нас с ним было понимание, не столько социальное, сколько профессиональное. Он любил фэнтези, и он оставил меня наедине с собой делать все то, что я хотел делать. Я имел возможность делать для сценаристов свою собственную работу с самого начала.
Тим: Когда ты работаешь со сценаристами, ты знаешь, что ты можешь дополнять их работу?
Рей: Это бывает сложно, потому что сценарист не знает, что я мог бы сделать, и точно так же и с режиссером. Если режиссер ставит камеру вот сюда, а ты переставляешь ее вот сюда, то у тебя на сцену может уйти один день вместо трех, чтобы завершить ее. Моя работа заключалась в том, чтобы мы сделали фильм по максимально низкой цене.
Тим: Многие люди не понимают, что ты был единственным человеком, вовлеченным в процесс. Некому было тебе говорить, что тебе следует делать!
Рей: Да, я рано в жизни обнаружил подобное.
Тим: Это, наверное, было очень трудно в то время, но это был такой потрясающий дар.
Рей: Многое из того, что я делал тогда, непрактично сегодня. Но никто уже и не делает фильмы такого рода.
Тим: Сколько времени у тебя уходило на каждый проект?
Рей: По-разному. Я думаю, что на самый долгие фильм производства Харрихаузена ушло семь месяцев или вроде того. Живая игра актеров отснималась за две или три недели.
Тим: Это быстро, это быстро!
Рей: Да! Я работал с Юджином Лори, он был художником-постановщиком, я пытался сделать все простым и чтобы люди сочувствовали чудовищу.
Тим: Ох, когда он появляется из этого яйца, это так невероятно…
Рей: Да, в «20 миллионах миль…»
Тим: Можно было увидеть в этом, что ты любил «Кинг-Конга».
Рей: Да!
Тим: И можно было увидеть, что все твои создания имели столько эмоций в них. Динозавры, что угодно, или даже просто этот маленький кончик хвоста – все эти удивительные вещи, которые я навсегда запомнил.
Рей: Я помню, как спросил Уиллиса О’Брайена: «Ты на самом деле сочувствуешь ему, когда он разрушает Эмпайт Стейт Билдинг?»
Тим: Это именно то, что я запомнил из детства: ты всегда больше сопереживаешь созданиям, а не людям! Это напоминало мне мое собственное сообщество, мое соседство. Люди всегда были злы друг к другу. А изгои, с которыми я сравнивал существ, всегда были самыми эмоциональными.
Рей: Неизвестное.
Тим: Да!
Рей: Люди боятся неизвестного.
Тим: Да, да! Я родился в конце 50-ых, в то время это было частью культуры.
Рей: Да.
Тим: Эти фильмы имели сильную власть надо мной.
Рей: В «20 миллионах миль…» я сделал ему человеческий торс, и он делал движения, которые никакая горилла никогда не сделает.
Тим: Как я уже сказал, все существа, для которых ты создал дизайн, были такими красивыми. Это такие красивые скульптуры, и я видел твои рисунки. В них столько страсти. И удивительно, что с листа они идут прямо в скульптуры, и затем в фильм, в анимацию. Люди редко осознают, как красива и особенна анимация сама по себе. Никто не делал ее. Да, они делали «Кинг-Конга», но никто же не делал покадровую анимацию.
Рей: Да, много лет ее не делали после «Седьмого путешествия…».
Тим: Она такая красивая. Это было испорчено… ну, ты знаешь… компьютеры и трехмерная анимация… Но я до сих пор чувствую, что то чувство могло возникнуть только из нее…
Рей: Я получал много писем от молодых поклонников, в которых они говорили, что они предпочитают наши фильмы фильмам с компьютерной анимацией.  Я благодарен им за это. Я не знаю, почему это происходит, но я никогда не усаживался анализировать это – сложно анализировать вещи, которые не существуют.
Тим: А ты анализировал, когда снимал такие сцены? *показывает на летающую тарелку*
Рей: Я делал много исследований. Я даже беседовал с Джорджем Адамски, который написал книгу «Летающие тарелки приземлились». Он был первым человеком, который заявил, что разговаривал с инопланетянами.
Тим: Да.
Рей: Когда я встретился с ним, он строил кирпичную стену вокруг своего дома. Он был очень стойко убежден, что он в самом деле разговаривал с инопланетянами. Я был очень впечатлен им.
Тим: Он сказал тебе что-то, что ты использовал в своих фильмах? Или, может быть, он увидел в твоем фильме что-то, что на сто процентов точно показано? *смеется*
Рей: *смеется* Не думаю. Кстати, я встретился с ним еще год спустя. И он уже рассказывал, что снова к нему прилетела летающая тарелка и унесла его на Юпитер, где он играл в карты с местными жителями. После этого я утратил интерес к нему.
Тим: Я встречался с людьми, которые утверждали, что их забирали инопланетяне.
Рей: Правда?
Тим: Они тоже рассказывали такие обыденные вещи, вроде того, что они с ними играли в карты или смотрели телевизор. Как будто они в реальной жизни этого не делают.
Рей: В наши дни тарелки по-прежнему остаются частью неизвестного, которого люди боятся. Люди считают, что когда они приземлятся, мы не сможем общаться с ними,  мы будем записывать их голос на магнитофоны, а потом много лет исследовать, что они сказали. Люди боятся неизвестного.
Ти: В те времена было много страха среди людей, например, боялись моря и радиации.
Рей: Да, боялись атомной бомбы под водой. Что радиация повлияет на жизнь. Например, в фильме «Чудовище с глубины 20000 морских саженей» мы используем атомную бомбу как пример этого на Северном Полюсе. Как будто молекулы льда загорелись бы.
Тим: Всегда есть разница между тем, почему студии хотят делать фильмы, и почему ты сам хочешь делать фильмы. – ты приносишь эмоциональную составляющую в фильмы.
Рей: Да, мы пытались сделать именно так.
Тим: Мне кажется, так сложно сделать фильм с таким бюджетом. Как я уже сказал, такие вещи, как летающие тарелки,  - словно актеры, ты в них видишь и понимаешь эмоции… ты знаешь… показать эмоции таким образом куда сложнее, чем при помощи слов. Даже если у него всего лишь пять или шесть щупалец. Сколько их было?
Рей: Шесть! Не пять!!! *смеется*
Тим: Окей! *смеется*
Рей: Это мы так бюджет урезали.
Тим: А тебе студия говорила: «А можно только три щупальца, пожалуйста?» *смеется*
Рей: У Микки-Мауса только четыре пальца. На одном сэкономили.
Тим: Да! Ребенком я поражался, как же это так, и он… *жестикулирует руками*
Рей: Никто не считал, верно?
Тим: Да! Но при этом все жесты были правдоподобны, что невероятно.
Рей: Они использовали захватчик кадров постоянно. Он даже запутал меня. Я пытался использовать его на одном фильме, но он запутал меня. Я вырос на другом.
Тим: Люди, который привыкли работать только с захватчиком кадров, уже не знают, как трудно делать то, что делал ты, потому что это уже совершенно другой язык. Хоть техника и одна и та же, это совершенно разное.
Рей: Я в этом искусстве много лет. «Кинг-Конг» имел огромный успех, но никто не знал, как он был сделан. Это держалось в секрете.
Тим: Да!
Рей: Это относительно недавно было раскрыто.
Тим: Одной из вещей, что я любил, когда смотрел твои фильмы, так это то…и даже когда в наши дни мы смотрим все фильмы… то как будто ты знал все техники.
Рей: Да.
Тим: И так удивительно было для меня в детстве, когда ты не знал обо всем этом, это же было магией. Это казалось реальным.
Рей: То же самое для меня было, когда я впервые увидел «Кинг-Конга». Я ничего не знал о покадровой анимации. Я даже смотрел «Потерянный мир…», но по-прежнему ничего не знал о покадровой анимации. У меня ушло полгода на то, чтобы исследовать, насколько это славно.
Тим: Нет ничего похожего… Люди, которые работают с компьютерами, замечательны. Но… Но нет ничего похожего на то, когда ты трогаешь кукол…
Рей: Абсолютно.
Тим: Для меня это как магия. Энергия людей запечатлевается в этом.
Рей: Ты просто вынужден поместить самого себя в это. Я обнаружил это, когда  я просто помещал себя в эту гориллу. Я даже во время моих чайных пауз тренировался с морковками и хлопьями. *смеется* Это было немного эксцентрично.
Тим: Ты запирал себя в клетку каждый день! *смеется* Я думаю, у тебя так было с каждым персонажем, которого ты когда-либо делал, потому что…
Рей: Да, я так вижу вещи.
Тим: Это твой подход к вещам.
Рей: Другие люди подходят по-другому. Ты, может быть, подходишь по-другому. Но! Я первый снес летающей тарелкой монумент. Еще до тебя!
Тим: О-о-о, это все было трибьютом тебе! На меня это так повлияло, когда я увидел это впервые. Это разрушение… Ох, вау… А в наши дни ты не смог бы этого сделать – тебе бы не разрешили! *смеется*
Рей: Поэтому я и полетел в Европу. Все эти картины должны быть переведены в цвет. Но на это нужны деньги.
Тим: О! Я хотел спросить тебя об этом, но не решился, потому что знал ответ – деньги.
Рей: Деньги, деньги, деньги.
Тим: То есть ты снял бы их в цвете?
Рей: О, да, я снял бы их в цвете, если бы позволял бюджет. Я очень хотел снять «Седьмое путешествие Синдбада» в цвете, и я сразу обнаружил, что бюджет должен быть в два раза больше. К счастью, они дали эти деньги, и мы сняли его в цвете. Но с этим пришли проблемы. Мы должны были делать тесты, потому что в те времена не было такого оборудования. Ты мог потерять очень многое, потому что реальные цвета отличались от цветов на пленке. Это стало большой проблемой.
Тим: То есть тебе приходилось возвращаться к старым исследованиям, вероятно, делать цветовые эскизы. Например, какого цвета будет осьминог…
Рей: Я бы сделал его черно-белым. Потому что я всегда был вдохновлен этими красивыми викторианскими иллюстрациями. Я всегда называл таких иллюстраторов первыми художниками-постановщиками кино. Потому что многие художники-постановщики впоследствии были привязаны к этой технике. В «Кинг-Конге» вы увидите много такого.
Тим: Да, это качества цвета…
Рей: Это театральное видение. Это было бы в фильмах, если бы они были изобретены раньше.
Тим: Мне так интересно, какими ты видишь свои создания в цвете. Например, какого цвета осьминог и…
Рей: Да, да.
Тим: Это довольно волнующе.
Рей: Мы хотели, чтобы все это выглядело естественно, а на как в маскараде, как в мюзикле или в таком духе. Я имел удовольствие воссоздать в цвете фильм «Она» 1935 года. Цвет все изменил. Это получился замечательный приключенческий фильм. Это стало довольно опасной игрой: «Она», «Последние дни Помпеи». Мы пытались поместить дух приключений в наши фильмы. Как в «Путешествия Синдбада». Это замечательные приключенческие фильмы, и я благодарен, что мы смогли снять их в цвете.
Тим: Да.
Рей: А теперь эти новые процессы на кинорынке. Я думаю, могли бы дать им новую жизнь.
Тим: Как бы ты отнесся к тому, чтобы увидеть свои работы в цвете?
Рей: О, я бы с удовольствием! Потому что изначально мы хотели сделать их в цвете. Цвет придает другое качество. Не уверен, какое именно, может быть, это на подсознательном уровне. Но в случае с фильмом «Она» я получил большое удовольствие, помогая сделать его цветным, предлагая цвета для сцены со льдом, на Северном Полюсе. Было волнующе видеть перемены, которые происходят с фильмом. Я бы с радостью посмотрел три фильма из сделанных нами в цвете. Или четыре фильма. «Чудовище…» тоже. Он был бы зеленым, я его изначально нарисовал зеленым.
Тим: Я немного знаком с тем, чтобы делать черно-белые фильмы в рамках небольшого бюджета, мне кажется, что это помогает не уходить далеко от задуманного…
Рей: Да, я до сих пор привязан к черно-белому, хотя и делал цветные фильмы. Потому что я люблю, когда не нужно заботится о цвете.
Тим: Ты знаешь, я видел фигурки, которые можно купить, некоторых твоих существ. И они были очень хороши!
Рей: Да?
Тим: И он как раз был зеленым. И он смотрелся очень хорошо. Буквально как твои рисунки.
Рей: О… Я довольно благодарен за это. Японцы делали серию крошечных моделей,  при этом таких детальных.
Тим: Я видел кое-что из своих, и я думаю, что это самое большое высказывание уважения, что может быть.
Рей: Да. Я благодарен, что наши фильмы выжили среди так называемых фильмов класса А.
Тим: Какими бы они ни были, цветными или черно-белыми, они всегда будут.
Рей: Но они отличаются от остальных фильмов, потому что Чарльз и я видели вещи по-другому, не так, как в фильмах нормального типа.
Тим: Я помню сцену в «20000 миль…», когда внутри сарая они наседают на этого персонажа в тенях, это так красиво, так здорово.
Рей: Многие люди полоскали мне мозги, рассуждая, исходя из того, что это хоррор-фильмы. Это не хоррор-фильмы.
Тим: Нет!
Рей: Мы сделали ни одного хоррор-фильма. Многие семейные люди не хотят, чтобы их дети смотрели хоррор. Я знаю людей, которые были вынуждены прятать журнал «Знаменитые монстры Филмланда» под кроватью.
Тим: О, да! Другие прятали «Плейбой», а я прятал «Знаменитых монстров».
Рей: У «Монстров» был упадок годы назад, но теперь они кажутся популярнее, чем когда-либо.
Тим: Я всегда смотрел хоррор-фильмы. Дети часто знают больше, чем некоторые взрослые. Они видят вещи скорее как фантазии.
Рей: Взрослые утрачивают свое воображение.
Тим: Я тоже так думаю.
Рей: Дети более доверяют своему воображению.
Тим: Это точно! Поэтому когда ты смотришь на старые сказки, старые фольклорные сюжеты, то видишь в них все это. Я до сих пор смотрю их, я не вижу никаких проблем в том, чтобы показывать их детях, потому что они имеют дело с твоими фантазиями, дети понимают это.
Рей: Я очень не хотел бы быть помещенным в категорию создателя хоррор-фильмов.
Тим: *кривится* Да, да… Почему они…
Рей: Хоррор – это совсем другое, многие хоррор-фильмы – не фентези вовсе. Мы не допускали множественных кровопролитий, потому что это фильмы для всей семьи. Например, в «Ясоне и аргонавтах» в оригинальной мифологической легенде есть многое, что связано с оживлением трупов. Когда мы делали фильм, то мы решили, что у нас будут скелеты, чтобы избежать темы крови и мертвой плоти.
Тим: Они такие красивые, и в них столько силы. По сей день это один из самых сильных кинообразов.
Рей: Очень много значит добавление музыки, правильной музыки. К счастью, на «Ясоне» у нас был Бернард Херрманн.
Тим: *восторженно мотает головой* Да-а-а…
Рей: Он делает очень необычную музыку.
Тим: Так здорово было все это вместе... *молитвенно восторгается*
Рей: В черно-белых фильмах мы использовали и некую стандартную музыку, что использовалась и в других фильмах. Но это нельзя сравнить с музыкой, написанной композитором специально для фильма, когда он видит фильм. Для нашего последнего фильма «Столкновение титанов» музыку написал Лоуренс Розенталь. Он не хотел писать ее, пока не увидел фильм.
Тим: Да…
Рей: К Чарльзу приходили один за одним молодые парни и говорили, что бесплатно напишут музыку для этого фильма. А Чарльз говорил: «О, это хорошо, у нас будет музыка бесплатно». А те парни говорили: «О, нам не нужно смотреть фильм, мы напишем много музыки, а вы размещайте ее, где хотите!»  Я поверить в это не мог!
Тим: Музыка твоих фильмов и, как я уже сказал, звуки, например, летающих тарелок, это…
Рей: Мы пытались захватить что-то иным способом…
Тим: Да, иным способом… Во всем была собственная личность. Это очень уникально.
Рей: Когда мы делали фильм с ракетой, то мы обратились в Поинт Мугу, где были записи реальных звуков ракет. Но этот звук казался неподходящим. Поэтому мы использовали звук канализации. Ведь  там такие чудесные трубы под землей.
Тим: Ты там проехал однажды?
Рей: Нет. Просто кто-то предложил Чарльзу и мне использовать этот звук, когда эти подземные трубы смывают сточные воды. Чарльз послушал этот звук и сказал: «Мы нашли!» И мы минут 15 записывали этот звук, как все это смывается по трубам.
Тим: Невероятно! А ты помнишь, что использовалось как звук в «20000 миль…»?
Рей: Я не помню уже. Мы, кажется, записывали звуки, которые есть на каждой студии. Они дали нам две или три версии по их усмотрению.
Тим: Ты давал им [студии] посмотреть, только когда все было завершено?
Рей: О, да. Они не были вовлечены, пока фильм не закончен. Пока все не завершено вместе с музыкой.
Тим: Спасибо за то, что говорил со мной, и что пригласил меня в свой дом.
Рей: Это удовольствие. Спасибо тебе. Это удовольствие – говорить с тобой.

перевод  - Helga
текст  принадлежит ресурсам burtonland.ru и johnnytim.com , при использовании необходимо указывать источник

Во "Франкенвини" Тим показал Прайса тем, кто объяснил ему, что такое любовь и как следует быть бережным с нею. Полагаю, это и произошло на самом деле в их жизни. Видимо, тогда, в 90-ом году, Тим узнал от Винсента что-то самое важное о любви. Возможно, они получили важные заветы, которые берегут теперь в сердце.

Фото, сделанное во время записи фильма с Реем и Тимом

Наташа, спасибо!
Этот постер - воплощение той эпохи, конца 80-ых.