Полный перевод с шести страничек журнала!

Джонни Депп на съемках на Студии Пайнвуд, в пригороде Лондона, и это последние дни съемок очередного фильма «Пираты Карибского моря: На странных водах». Мы сидим на полу его трейлера – парчовой берлоги, достойной Капитана Джека Воробья, устланного талисманами его прототипа в реальной жизни: синие очки Джонни, выцветшие банданы, поношенные ботинки, шапочка «Вайпер рум», серебряные кольца с черепами в вазочке, книга «Жизнь» Кита Ричардса лежит на сценарии «Мрачных теней», в папке – записки восьмилетнего сына Джека и одиннадцатилетней дочери Лили-Роуз. Старая акустическая гитара «Стелла», которую он не может не взять и тихонько наигрывает. Джонни работает 12 часов в день. День начинается рано утром в гримерочном трейлере. Время простоя поделено между пресс-звонками, подписыванием груды фотографий, чтением сценариев и семейными обязанностями – неизменно подарок и неизменно объятия. Иногда бывает случайный час украденного сна – чаще всего с гитарой, покоящейся на груди.
Я впервые встретила Джонни пару лет назад, в закулисьи Театра Орфей в Лос-Анджелесе, когда я выступала там с моей группой. Когда он улыбнулся, я увидела щербинку – деталь, позаимствованную от улыбки его компаньона Ванессы Паради, для подготовки к роли маниакально чистого Безумного Шляпника в «Алисе в стране чудес» Тима Бертона. Я тогда только что посмотрела «Вольнодумца» в третий раз, в котором Джонни медиумально воссоединился с Джоном Уилмотом, вторым графом Рочестером, который в 1675 году написал бесславную книгу  «Сатир против человечества». Когда фильм начинается, Уилмот говорит зрителям: «Я не понравлюсь вам». Но сам Джонни оказался вызывающим сильную симпатию, его магнетическая энергия смешана с определенной робостью. Во время  нашей первой беседы Джонни и я, оба книжные черви, легко перемещались от Уилмота к Бодлеру, к Хантеру Томпсону. Мы были тогда похоже одеты – рваные джинсы, потертые кожаные куртки, изношенные фланелевые рубашки. Мой сын, Джексон, гитарист, был со мной, и он заметил, что Джонни казался более музыкантом, чем актером.
Позже, когда я навещала Джонни у него дома в Лос-Анджелесе, я была под впечатлением от его редких книг и прочих бесценных объектов. Он никогда не говорит, что владеет этими вещами, предпочитая называть себя их охранником. Он – охранник крупнокалиберного пистолета Диллинджера, рукописи Артура Рембо, последнего кассетника Керуака. Джонни такой земной, но с другой стороны он кажется из другой галактики. Время бесценно и в то же время ничтожно. В нем есть что-то от Крестного отца – он немного лодырь. Он такой же бунтарь, как Рочестер, такой же любящий, как Шляпник, и настолько же плохо себя ведет, как Джек Воробей. Он так же невероятно преданный. В Пуэрто-Рико, когда он снимался в экранизации последнего романа Хантера Томпсона «Ромовый дневник», дух Хантера, которого Джонни любил, насыщал атмосферу. Режиссерское кресло было украшено именем Хантера и разные маленькие ритуалы справлялись в его честь. Часы были длинными, и джунгли были освещены лунным светом и наводнены москитами. Его персонаж – темные очки, волосы назад – это обожающий ром журналист по имени Пол Кемп.
На Лондонской премьере «Алисы в  стране чудес» я впервые познакомилась с преемником Пола Кемпа – Френком Тупело, смущенный учитель математики в новом фильме Джонни «Турист». Джонни не смотрит собственные фильмы, поэтому в тот вечер он сначала штурмовал ряды поклонников под дождем, а потом присоединился к празднованию, хозяином которого был непредсказуемый гений Тим Бертон. Несколько часов спустя я обнаружила Джонни сидящим в одиночестве в маленькой нише со стаканом вина перед ним. Он был во фраке. Он отрастил бороду, и его темные волосы были длиннее обычного. Его бледная кожа была освещена всего одним лучом, он забросил голову назад и закрыл глаза. Он оставил позади Шляпника и Кемпа и уже перемещался в интерьер мира Френка Тупело. В тот момент я впервые заметила, насколько он красив.
После дней премьеры «Алисы» он распаковывал свои вещи в Венеции, укрывшись в частной секции отеля в конце канала, в двух шагах от Палаццо Фортуни. Загадочный свет Венеции и невзгоды Джонни и его партнерши по фильму «Турист» Анджелины Джоли должны были быть запечатлены в фильме. Фильм стильный, это триллер в манере «К северу через северо-запад». Расписание было сущим наказанием, а погода была сложной  - жарко днем и очень холодно во время ночных съемок. Во время полночного перерыва мы ели пиццу в куртках, после чего Джонни ускользнул на долгие съемки на туманном канале, прикованный к водному такси. Анджелина дожидалась своих реплик, пряча под длинной курткой с капюшоном гламур, который скоро должен был явиться миру. Бред Питт присматривал за детьми, но ее материнский радар был включен постоянно. Папарацци прятались в бухте, но безжалостно рвались.
Теперь, в Лондоне, когда наступает зима, Джонни снова поглощен Джеком Воробьем. Он встретит свою партию в еще одной мрачной красоте – Пенелопе Круз, которая более чем готова препираться с Джеком Воробьем. На Пайнвуде густой туман над болотами, лужами и виноградными лозами, что создает физическую атмосферу, окружающую Фонтан Юности, который будет вскоре  найден. Мальчик Джонни, Джек, сопровождает Капитана на съемках, но только после того, как наденет шапку, куртку и шарф.  «Чарли и шоколадная фабрика» снимался здесь же, на Пайнвуде, но реки шоколада больше нет. В этом месте странные воды соединяются с мистическими организмами. Сыро и влажно, и сцена, свидетелем которой я была, была смесью игрищ с мечами и дешевого фарса. После этого стилист убирает локоны Джека – тяжелый клубок дредов и костей. Темные шелковистые волосы Джонни заплетены в тугие косички. Сейчас меняют декорации и затишье, поэтому мы сидим на полу трейлера, в редкий момент покоя, с его мальчиком под рукой. Джонни нажимает кнопку «Запись» на маленьком диктофоне. Он улыбается своей улыбкой. Он – просто Джонни, и, по правде, Джонни – в большой степени персонаж.

Смит: Каждый раз, когда я вижу тебя, - в трейлере, дома, в отеле – у тебя есть как минимум одна гитара с собой. Иногда ты разговариваешь, наигрывая на гитаре. Насколько ты связан с музыкой?

Депп: Это до сих пор моя первая любовь, как всегда и было с тех пор, как я был маленьким ребенком, когда я впервые взял гитару и стал пытаться разобраться, что к чему. Переход в актеры был странным отклонением от той дороги, на которой я был в конце подросткового возраста, до двадцати и после двадцати, потому что у меня не было никакого желания, никакого интереса к этому. Я был музыкантом и я был гитаристом, и это было то, что я хотел делать.
Но благодаря этому отклонению, и благодаря тому, что я не делаю это только для того, чтобы зарабатывать на хлеб, может быть, поэтому у меня до сих пор сохранилась невинная любовь к этому. Странность заключается в том, что я подхожу к моей работе так же, как я подхожу к игре на гитаре – я смотрю на персонажа как на песню. Если ты думаешь о выражении с музыкальной точки зрения – это идет изнутри через твои пальцы на гриф гитары, или на усилитель – куда угодно. То же самое требуется и здесь, в актерской игре. Каково было намерение автора? Что я могу добавить к этому такого, кто еще никто не добавлял? Необязательно думать о том, сколько нот, но обязательно думать о том, что эти ноты выражают и как можно сделать легкий изгиб.

Смит: Я подслушала от кого-то из твоего лагеря, может быть, это было на съемках «Ромового дневника», а может быть на съемках «Туриста», что ты очень стремишься играть Джека Воробья снова и насколько Джек похож на тебя самого. Что ты чувствуешь, когда входишь в кожу Джека Воробья?

Депп: Свободу – свободу быть неуважаемым. Я думаю, это как снимать замок с части самого себя и освобождать самого себя просто для того, чтобы быть… как они называют это?… ну неважно… просто БЫТЬ, БЫТЬ при любых обстоятельствах. Самая близкая вещь, которую я могу сравнить с этим, это то, что я имел возможность знать Хантера Томпсона хорошо… мы были очень, очень близки… и возможность видеть его, потому что я изучил его так глубоко и жил с ним в тот период, когда я пытался стать Раулем Дюком, пытался стать Хантером. Там была определенная свобода, которую он имел, контроль, власть над ситуацией, не было ничего, через что он не смог бы пройти. Он был так умен на вербальном уровне, он был так быстр на реакцию и так свободен, и он не дал бы и крысиной задницы чтобы узнать, что такое рефлексии.

Смит: Он был революционный Джонни Карсон. Я имею в виду, у него всегда в каждом высказывании был кульминационный момент.

Депп: «Однажды один человек спросил Хантера: «Что такое хлопок одной ладонью, Хантер?»  И Хантер шлепнул его. Капитан Джек был чем-то вроде этого для меня – открытием части самого себя. Во всех нас есть немного от Багса Бани».

Смит: Маленькие дети любят,  по-настоящему любят Капитана. А кто более загадочно озорной и великолепный в своем роде, как не Багс Банни?

Депп: Было время, когда я не смотрел ничего кроме мультиков с моей дочерью, с Лили-Роуз. Я тогда не смотрел ни одного взрослого фильма. И все эти мультики были великими мультиками от “Уорнер Бразерс”. И я подумал, Господи Иисусе, параметры здесь куда шире и более всепрощающие относительно персонажа. Эти мультяшные персонажи могут справиться с чем угодно. И я подумал, что их любят 3-летние и 93-летние. Как тебе сделать так? Как сделать, чтобы так получалось? Это было как некое начало.

Смит: Я также вижу немного от Джона Берримора в Капитане Джеке. Юмор и всегда не от мира сего. Он хранит свой интеллект в своем собственном маленьком сундуке сокровищ. Он не хочет, чтобы люди знали, что он знает все.

Депп: Он всегда сразу оценивает ситуацию.

Смит: Что ты читал, чтобы получить информацию о жизни Капитана Джека, его манерах?

Депп: Я читал много книг о ранних пиратах. Одна книга оказалась очень полезной, она называется 2под черным флагом». Ты предстапвляешь себе, какими были эти парни – либо тебе нравится это, либо ты насильно завербован и тебе это не нравится. Одной из вещей, которая наиболее помогла мне с Капитаном Джеком, была книга Бернарда Муатесье, именно в ней я нашел финальную строчку для первого фильма о пиратах. Сценаристы были поставлены в тупик и они говорили: «Ну, а как насчет этого?» И ничего не получалось. А я читал эту книгу Муатесье о плавании по белу свету, он писал о том, как далек был горизонт для моряка, и быть способным достигнуть до него, что невозможно, это то, что и зовет тебя вперед. Я подумал: вот оно! Вот оно! Поэтому я пришел к ним и сказал: «У меня есть строчка для вас – «Принеси мне этот горизонт!» Они посмотрели и сказали: «Не-а, это не то. Но через 45 минут они пришли ко мне и сказали: «Да, строчка подходит».

Смит: Потому что это было произнесено особым образом…

Депп: «Да! – «Принеси мне этот горизонт!» Это то, чего они все хотели. Вот чего хотели все эти парни. Дай мне этот горизонт. Но ты никогда не достигнешь его.

Смит: Как «Дисней» отнесся к Капитану Джеку? Там были же целые дебаты по поводу него.

Депп: « Там был тогда совершенно другой режим. Они не могли выносить его. Они просто не могли выносить его. Я думаю, это был Майкл Айснер, глава Диснея в то время, который сказал «Он разрушает фильм». Это был весь этот экстрим - докладные записки, письменные свидетельства, и безумие, и телефонные звонки, и агенты, и юристы, и кричащие люди, и звонки мне от шишек Диснея, которые говорили:  «Что с ним не так? Он что – что-то вроде странного простофили? Он пьяный? Кстати, он гомосексуален?» И я вообще-то сказал той женщине на Диснее: «А разве вы не знали, что все мои персонажи гомосексуальны?» И это действительно заставило ее нервничать».

Смит: Роль Френка в «Туристе» так отличается от Шляпника или Капитана – более изысканная. Персонажи вроде него, которые имеют меньше, чем ты можешь ухватить, на мой взгляд, сложнее для исполнения.

Депп: Самая сложная задача в таком персонаже, как Френк, для меня – это то, что он обыватель. Мистер Обычный, не простак, а просто обычный. Он учитель математики. Меня всегда привлекали люди, которые считаются совершенно нормальными, потому что я нахожу их самыми странными из всех.

Смит: И  как ты нашел Френка?

Депп: Для меня он был комбинацией из определенных людей, которых я знал раньше. Я знал одного бухгалтера, который путешествовал – он был супергетеросексуальным, очень, очень гетеросексуальным парнем – и он путешествовал по всему миру, чтобы фотографировать места с названиями улиц или офисов или вывески, содержащие такую же фамилию, как у него. Он ездил в Италию, ездил в Шанхай и фотографировал. Это был его кайф.

Смит: В нем есть эксцентричность, которую никто не видит. Все видят эксцентричность в художниках. Но в людях как Френк эксцентричность такая утонченная и редкая.

Депп: Вот о такого рода парнях и я думал. Френк, напримет, который бросил курить, может быть совершенно очарован электронной сигаретой, ее движущимися частями и он действительно умеет рассказать об этом кому-то в деталях.

Смит: У Френка очень милая пижама. Хлопковая, светло-голубая. Ты носишь пижаму?

Депп: Изредка. Изредка, когда холодно.

Смит: На ней изображены ступни?

Депп: Нет у меня ступней. Я еще не дошел до пижамы со ступнями. Хотя… ты знаешь, я краду эту идею. Одна из самых восхитительных ночей сна, что у меня когда-либо были, после огромного рабочего дня, была в пижаме, которую мне подарил Джулиан Шнабель. Я не носил до этого пижам с трех лет. И она была такая комфортная. Его жена сделала ее. В этот момент я был полностью удовлетворен.
Смит: Ну, я не знаю. Я еще видела твои носки  с “Дельфинами Майами”, хотя это должно было храниться в секрете.

Депп: У тебя тоже такие! Никаких секретов сейчас. Мы оба вовлечены в это.

Смит: У нас с тобой есть еще один грязный маленький секрет. Песня «Monkees».

Депп: Ох, «Daydream Believer». Это великая песня. И мне все равно, что другие говорят.

Смит: «Daydream Believer» звучала по радио, когда мы ехали на съемочную площадку. Это был момент полнейшего счастья. Это чистая, счастливая песня.  А какие плохие вещи ты можешь о ней сказать?

Депп: Я знаю, я знаю. Это нормально – любить песню «Daydream Believer». Нет ничего плохого в удовольствии испытывать чувство вины время от времени. Понимаешь, что я имею в виду? Я присягаю.

Смит: «Monkees» имеют день рождения в тот же день, что и мой.

Депп: Это Микки Доленц?

Смит: Нет, это вообще-то двое. Майк и Дейви. Когда-то я была в ужасе от этого факта, а теперь мне все равно. У меня день рождения в один день с Бо Диддли, Редьярдом Киплингом, Полом Боулсом и… двумя из «Monkees».

Депп: Это здорово. Это отличный баланс.

Смит: Возвращаясь к «Туристу». Из того, что я увидела на съемочной площадке, атмосфера казалась пугающей и мистической.

Депп: С Анджелиной мы встретились буквально на этом фильме. Знакомство с ней и возможность узнать ее оказались очень пряитным сюрпризом, и в самом лучшем смысле этого слова я скажу, что она тихая. Ты знаешь, она знаменитость, бедняга, преследуемая папарацци. Она и ее муж, Бред и все их дети, и их чудесная жизнь, но им постоянно досаждают… поэтому ты не знаешь, чего ожидать, на самом деле. Ты не знаешь, какой она может оказаться, есть ли у нее чувство юмора вообще. Мне было так приятно обнаружить, что она невероятно нормальная, и у нее замечательный черный, извращенный юмор. Потому что когда мы работаем вместе, возникают ситуации, ты видишь, как тупа эта жизнь, как смехотворна она,  ты знаешь, когда ты покидаешь каждое утро свой дом, а тебя преследуют папарацци. Мы вынуждены были прятаться, иногда нам даже не позволяли разговаривать друг с другом на публике, потому что кто-то это сфотографирует, неправильно истолкует и подаст как очередное дерьмо.

Смит: На съемках я сказала ей, что она красива, а она рассказала мне о различных людях, которые делают все для того, чтобы она выглядела красивой, а на самом деле она некрасива. Я нашла Анджелину интересной. Когда ты говоришь о ее красоте, она насмехается. И она всегда аргументирует все.

Депп: Что-то есть в  Энджи. Я имею в виду, ты смотришь на нее и думаешь: «Окей, она богиня. Кино-икона. Через 30 лет люди будут говорить: «О, Бог мой!» Она заняла территорию Элизабет Тейлор. В ней есть это, не вопрос. Но она справляется с этим. Она такая земная, и такая яркая, и такая реальная. Я имел честь и удовольствие и подарок знакомства с Элизабет Тейлор некоторое количество лет. Она настоящая баба. Ты знаешь, ты сидишь с ней, она есть рагу и материться как моряк, и она шумная. В Энджи есть что-то точно такое же, ты знаешь, тот же подход.

Смит: Меня всегда интересовало вот что. Все эти люди, которыми ты становишься для нас, которых ты воплощаешь в фильме, они посещают тебя снова? Ты способен отбросить их? Что случается с ними?

Депп: Они все до сих пор во мне, что, в некотором смысле, не самая здоровая вещь в мире… Но нет. Они все до сих пор во мне. Я всегда запечатляю их, это хранилище рисунков в моем теле – Эд Вуд, Шляпник, Руки-ножницы… Они поражают тебя. И Хантер до сих пор во мне, ты знаешь, Рауль Дюк. Самая странная вещь заключается в том, что я до сих пор имею доступ к ним. Они до сих пор очень близки к поверхности.

Смит: Это должно быть сложно, когда ты играешь множественные личности внутри одного, как Шляпник. Как он сказал, «Во мне толпа?»
Депп: «Мне не нравится это внутри. Там ужасная толпа». Но все они, так или иначе, имеют свое место. Они должны ладить друг с другом, я полагаю.

Смит: Когда ты играешь кого-то, когда ты по-настоящему глубоко в персонаже, ты когда-нибудь думаешь, что твоя мечта – не твоя мечта? Твои персонажи мечтают внутри тебя?

Депп: Я определенно мечтаю, когда я персонаж. Так было со Суини. У меня тогда было много мрачных мечт. Много мрачных мечт Суини. А также это было с «Вольнодумцем», когда я играл Джона Уилмота.

Смит: Я думаю, что Уилмот был тем, кто по-настоящему стремился поднять голову. Он был настоящим человеком. Это одна из вещей для того, чтобы интерпретировать персонаж в литературе. Соединиться с кем-то, кто был реален. Ты находил этот процесс сложным?

Депп: Это определенно отличается. Первая вещь – это ответственность. У тебя есть ответственность перед этим человеком и его наследием и его памятью. Поэтому особенно когда я играл Джона Уилмота, графа Рочестера, которого я  всегда находил великим человеком, великим поэтом, которого никогда не признали великим поэтом, а просто считали его сатириком или глупым мальчиком при дворе Короля Чарльза Второго. Я никогда не верил, что он получил по заслугам. Он был отступником, великолепным поэтом, который был невероятно смел.
Я чувствовал очень сильную ответственность, чтобы сыграть его правильно, настолько сильную, что я стал одержим. Я читал все. Я знал о нем все. Я посещал места, где он жил. Я был там, где он умер. Я читал его письма в Британской Библиотеке, нашел его слова, сделал заметки и использовал их в сценарии. Не хочу, чтобы это звучало в духе Нью-Эйдж, но я думаю, что он нанес мне, по крайней мере, несколько визитов.

Смит: Когда ты декламируешь несколько строк Саманте Мортон, которая в фильме играет Элизабер Барри, это было моим первым знакомством с работами Уилмота, с его поэзией. И я заметила в «Алисе», когда Шляпник цитирует «Джаберуоки», что ты обладаешь даром донесения до нас всей полноты поэзии. Ты можешь себе представить запись поэзии?

Депп: Не знаю. Это приводит меня в растерянность, потому что ты не можешь знать точно… Я имею в виду, что ты можешь расшифровать смысл, ты можешь поплавать в кишках всего этого, но ты ведь просто не знаешь, как автор хотел бы, чтобы это было прочитано.

Смит: Да, но это ведь то же самое как если бы Глен Гуд вынужден был узнавать, как Бах хотел бы, чтобы он его играл. Я думаю, что прочтение Шляпником «Джаберуоки» было выдающимся. Вчера ты читал мне стихотворение, написанное Человеком-Слоном. Я не знала, что он писал стихи. Как тебе удалось обнаружить это?

Депп: Я посетил больницу, где находятся его останки. Там его скелет, его гипсовая маска, его шляпа, вуаль и все прочее. И прямо на стене рядом с ним находилось стихотворение, которое он написал о себе и своей жизни:
«Волочась в этом мерзком теле
Столько лет,
Я – не то, что вам сразу кажется –
Бессмысленный урод,
Лишенный надежды и слез».
Этот парень был так глубок и та одарен.

Смит: Я смотрела «Вольнодумца» несколько раз. Кинематография, режиссура, сценарий – все красиво. Костюмы, актеры, женщины – они были прекрасны. Джон Малкович – великий человек, с которым ты мог работать. Но это, кажется, было запрятано в фильме.

Депп: Это было запрятано, не вопрос! Это было ужасным образом запрятано. Это был конфликт между рангами.
Я хотел пойти к Бэнкси, английскому художнику граффити. Я хотел обратиться к нему с призывом. Я хотел, чтобы лицо Уилмота, нарисованное краской из баллончиков, появилось тут и там с одной только фразой под ним: «Я не понравлюсь вам». «Я не понравлюсь вам» -  я подумал, что это способ, как справиться со всем этим. Но реакция была такая: «А кто такой Бэнкси?»
Смит: Есть ли актеры, у которых ты учился, актеры из любой эры, которые помогли тебе для какой-то определенной роли или в общем?

Депп: Парни, которых я всегда обожал, были преимущественно актерами немого кино. Прежде всего, Бастер Китон, Лон Чейни Старший и Чаплин – вот эти трое для меня. И Джон Берримор. Боги. Эти трое – боги. Ну а потом еще люди, которые произошли из этого, Пол Муни, определенно…
Но Марлон… Этого не было, пока не пришел Марлон Брандо… и это было революционно, это просто изменило все. То, что он делал, «Трамвай Желание»… Это совершенно другая грёбаная скотина. И все с того момента изменили свой подход.

Смит: Он был больше, чем… я не знаю, как сказать… в общем, экран почти не мог вместить его. Это сыграло свою роль?

Депп: Абсолютно! Я не знаю, что это за херня, но в то время, особенно в то время, у него было слишком много. И форма его лица, и его нос, и расстояние между его лбом и бровями, и вообще все, что в нем было по причинам генетики. Он был на своем месте, для своего дела. И, мужик, ему это удавалось. Он просто абсолютно владел всем этим.

Смит: Это интересно, когда одна личность – будь то Микеланджело, Колтрен, Боб Дилан, Джексон Поллок, так вдохновляет, и создает целые школы последователей, но никто не может прикоснуться к ним. Они короли, но, в то же время они в уединении.

Депп: И Марлон ненавидел это! Он ненавидел это, и, наверное, поэтому он вообще отвергал эту идею, ты знаешь, и насмехался над этим. Но я знаю, что это бычье дерьмо. Я знаю, что он был одаренным, что он усердно работал, когда делал свою работу. Я видел, как он работал. Он проявлял интерес.

Смит: Чуть раньше ты упомянул трех великих актеров немого кино. Ты – мастер языка, голоса, сценария, слов. Но ты выбираешь этих трех актеров немного кино.

Депп: Самое удивительное в этих парнях то, что у них не было роскоши языка. Поэтому то, что они делали, что они чувствовали, что они пытались выразить, должно было пройти сквозь их сущность, должно было ожить, это должно было быть в их глазах. Их тела должны были выразить это, их сущность должна была это выражать.

Смит: На протяжении твоей жизни у тебя были красивые отношения с рядом менторов – Марлон, Хантер, Ален Гинсебрг. Ты держал этих людей с собой. Они просто встретились на твоем пути? Или они – это то, что ты искал в жизни?

Депп: Я думаю, и то, и то. Это никогда не был направленный поиск, но это произошло с этими парнями. Это, наверное, происходит от моих воспоминаний о моем дедушке. Мы были очень, очень близки, и я потерял его. Мне было около девяти лет.

Смит: Это твоего дедушку ты недавно вытатуировал на своей руке?

Депп: Да, это Джим. Он был прекрасной моделью. Он водил автобус днем и гнал самогон из кукурузы ночью. Он был вроде Роберта Митчума, модник. Он всегда говорил о вещах так, как они есть. Он называл негра негром – и поссал бы на того, кому это не нравится. Он был также из другой эры – я имею в виду, из радикально другой эры, из такой, к которой относились некоторые из тех, о которых мы говорили, как Брандо или Хантер, и даже Кит [Ричардс] в некотором смысле, и в полной мере Ален. Я действительно верю, что это были лучшие времена. Я действительно верю, что в некотором смысле, если ты родился в шестидесятые или типа того, то у тебя за все просят слишком высокую цену – ты понимаешь, чем я? Я всегда чувствовал, что я должен был родиться в другую эру, в другое время»

Смит: Я мысленно возвращаюсь к Эдварду Руки-ножницы, к тому, кто был фигурой отца и ментора, персонаж Винсента Прайса. Ты рассказывал мне историю про Винсента Прайса.

Депп: Мы делали «Руки-ножницы», и Винсент играл изобретателя -  а по сути моего отца в фильме. Он был пристойным человеком. Он был очень восприимчивым. Он был классным. Он был стар.

Смит: Это был его последний фильм?

Депп: Я думаю, да. Я думаю, это был его последний фильм.

Смит: Такой красивый фильм для конца.

Депп: И тот же самый жанр, в котором он работал долгое время. Я обожал его. Как и Тим задолго до меня. Поэтому мы проводили время вместе, тусовались. Я был совершенно очарован. И у меня был этот том Эдгара По «Сказки загадки и воображения», который я хотел показать ему, просто показать ему, ты знаешь, потому что мне нравились иллюстрации Гарри Кларка. Я принес его Винсенту, и мы сидели в его трейлере. Он говорит: «О, да, это чудесно, это чудесная книга!» Он красиво перелистывал эти тяжелые страницы. И он нашел «Могилу Лигеи» и начал читать. И он прочел вслух полстраницы, наверное. А потом он закрыл книгу и продолжил. Он знал ее наизусть.

Смит: К разговору о книгах, я думаю о письмах и рукописях, что у тебя есть – Дилана Томаса, Керуака, Рембо. Ты помнишь, какая была первой и как это произошло?

Депп: Это был 1991 год, я заканчивал фильм «Аризонская мечта» в Нью-Йорке. И я хотел поехать в Лоуэлл, штат Массачусетс, чтобы посетить город Керуака. Я прочел все и был переполнен Керуаком.  Я поехал туда и познакомился с Джоном Сампасом, который является братом жены Керуака. Мы разговаривали. Он поводил меня по городу. Мы ходили в разные бары, заходили к нему домой, провели пару дней таким образом. В то время было приоритетным продавать все это.
И он дал мне доступ, полный доступ ко всему, связанному с Керуаком. Он просто открыл и – бац! Я прочитал «Книгу мечт», что лежала под его кроватью. Я прочел ее от корки до корки. Это было доступно, вот как сейчас передо мной.
Смит: И это был его почерк?

Депп: Да, его почерк, акварели – «Книга мечт». Это было прямо там, маленькие блокноты, просто маленькие блокноты, что он носил в своем заднем кармане. Я читал, от корки до корки, так много, сколько смог. И открывал его чемоданы, которые не открывались годами. Все эти чудесные вещи.
Джон Сампас дал мне куртку, и мы смогли пойти на кладбище увидеть могилу Керуака. И эта куртка на мне была курткой Джека. Черный плащ, длиной в три четверти, с небольшим узором. Я засунул руки в карманы. В правом кармане был носовой платок, просто старый носовой платок. А в левом кармане была спичечная этикетка. И я подумал, ты знаешь: «Я дотронулся до этого». Ты знаешь, это как если бы у меня в кармане был Смитсоновский музей.

Смит: Ты, должно быть, чувствовал себя так, будто бы упал в свою собственную кроличью нору.

Депп: Я был счастлив не уходить. Я был счастлив остаться там.

Смит: Ты читаешь что-нибудь? Ну, ты всегда читаешь, я имею в виду, что ты читаешь прямо сейчас?

Депп: Между сценариями я читаю «Тонкого человека», книгу Дэниела Хамметта, чтобы посмотреть, что мы можем извлечь из этого. Это что-то, что будет режиссировать Роб [Маршалл], а я буду играть роль Ника. Я надеюсь, что Пенелопа [Крус] сыграет роль Норы.

Смит: А какой сценарий ты читаешь?

Депп: Самую последнюю версию сценария «Мрачных теней». Это то, что я хочу сделать. Сценарий уже очень близок, действительно близок, ты знаешь, это дело и мое, и Тима, и сценариста, нас троих, мы собираемся вместе и разрабатываем различные сценарии. Но дело действительно идет хорошо. В последние три недели сценарий становится грёбано прекрасным.

Смит: Ты когда-нибудь думал об игре в театре? Это было бы здорово увидеть тебя в живой игре.

Депп: Клянусь, клянусь, клянусь. Горькая пилюля, которую я проглотил, была от Марлона, который спросил меня, сколько фильмов я делаю в год. Я сказал: «Я не знаю… Три?» Он сказал: «Ты должен остановиться, малыш. Ты должен остановиться, потому что у нас всего лишь слишком много лиц в карманах».
А потом он сказал: «Почему бы тебе не взять годок и не пойти учить Шекспира, или учить Гамлета? Иди и работай над Гамлетом и сыграй роль. Сыграй эту роль, пока ты не слишком стар для нее. В общем, что он пытался сказать мне: сыграй эту грёбаную роль, мужик. Сыграй эту роль, пока ты не состарился. Я подумал: «Ну да, да, я знаю Гамлета. Здорово. Какая замечательная роль, замечательная пьеса и все такое».
А потом пришел опять ко мне этот убийца. Он сказал: «Я никогда не делал этого. У меня никогда  не было шанса сделать это. Почему бы тебе не сделать это?» Он был как раз тем, кому следовало это сделать, но он не сделал. Он не сделал. Поэтому вот что он пытался мне сказать: «Сыграй эту грёбаную роль, мужик. Сыграй ее, пока ты не состарился. Сыграй ее. И я хотел бы. Я действительно, действительно хотел бы».Интер