Журнал Hello! 
Canada, March 21st Edition.

Johnny Depp Puts Family First And Keeps His Focus On ‘Being A Good Man And A Good Dad

Having a red-hot career and thousands of devoted fans is more than enough to excite anyone, but the thing that gets Johnny Depp the most animated is his family. The Rango star treasures his home life with his partner of 12 years, singer Vanessa Paradis, 38, and their children, Lily-Rose, 11, and Jack, 8. When he is not shooting a blockbuster film like Pirates of the Caribbean, Johnny has plenty of time for fun and family on his 30-acre property in the south of France. “It’s the first home I’ve ever had that you could call home,” he tells Hello!

Here, Johnny, 47, talks about the life he shares with Vanessa, the kinship he feels with musicians and which member of his household has a case of Bieber fever. 

Has being a father affected your choice of film projects over the past few years? Oh, most definitely. I’d made a number of films over the years that my kids are not allowed to see until they’re about 30 or 35! There’s a great part in me that wants to be able to do films that my kids can see.

Do your children see you as the heroes you’ve played in the movies? I hope I’m a hero to them. I hope they look up to me. I hope they listen to me--that more than anything else. [Laughs]

How are the kids? My daughter’s 11, going on 12. When we have friends over for a drink or dinner and they haven’t seen the kids in a while, they’re always completely shocked, especially by Lily-Rose, because she is so far beyond her years. She is a very sophisticated kid--frighteningly so. Crushes on boys and things like that. We were doing a press conference the other day and, bless him, Justin Bieber popped in to just say hi. When I told her that, it was as if she’d turned into this thermometer because she turned all kinds of colours! [Laughs] She’s starting to write little bits of poetry, which I assume will eventually turn into songs because she’s got the voice, like her mama. And Jack at the moment is very much like me, like when I was a kid. He’s absolutely obsessed with the Second World War. 

How has Vanessa impacted your life? She’s the most amazing woman. She had the more difficult job out of the two of us. First of all, she puts up with me, which I can imagine is not easy all the time because I’m a little scattered now and again. But mostly, she’s inspiring...She’s been a real leveller for me.

You have an easy elegance when it comes to your fashion sense. Do you have any style tips for guys? I’ve always believed the height of fashion for men, and women, was somewhere in the neighbourhood of the 1920s, ‘30s and ‘40s. There was an elegance in the clothing they wore...I’ve always longed for that era, felt like I was born in the wrong time in that sense. That’s why I dress so kind of--well, it’s a little bit everywhere, isn’t it?! [Laughs]

Joking aside, do you have any advice for gentlemen who are trying to copy your style? I believe that in any facet of life, you’ve got to strive to be yourself, whatever that may be. I always feel like [being an] individual is much more important than trying to be like the guy next door.

You’ve been on top-earning-celebrity lists over the years. What does money represent to you? Basically, for me, it’s freedom...to be able to live your life how you need to live your life and to make sure that everybody’s taken care of, in terms of the kids, obviously, and family. There are certain things that can be construed as extravagant--to have a hamlet in the south of France does sound quite extravagant. But it’s actually the first home I’ve ever had that you could actually call home, a place I know that in 50 years my kids are going to have their kids there and so on. And things like an island--ironically it took a pirate film for me to be able to achieve my dream and buy an island. For the most part it represents simplicity and anonymity.

One of your next projects is a documentary on the life of Rolling Stones guitarist Keith Richards. What drew you to the project? It’s something [that Keith and I] talked about a few years back and I just thought, “We always see these things on the Rolling Stones--these pieces, documentaries--but never who I always believed and know to be the heart of the song-writing group.” By that I mean the heart of the song-writing duo. It was very difficult for me to approach Keith, by the way, because he is one of my heroes. It was hard to approach him and ask: “Hey, would you mind if I follow you with a couple of cameras?” But he was incredibly generous, very focused, very giving.

Have musicians always been close to your heart? They are fun, for sure. There’s less ego with musicians, much less. I grew up as a musician from basically the age of 12. It was always my first love, and over the years I even approached my work like a musician. If you think of it in terms of a form of jazz: you know what the notes are, but can you play outside the notes now and again?

You’ve played characters who function outside the norm, who are on missions of self-discovery. Have you reached a point in your own life where you know who you are? It’s a day-to-day issue. I’m still pondering it. I have no idea what I’m supposed to be--in the very large picture. The two things that really matter are being a good man and a good dad, and that’s really it for me. If, in the interim, in the sort of little journey of life I can do some good work or do some interesting work, or even something that’s a little outside of what others are doing, then, boy, I’m blessed. So in terms of the existential philosophical, spiritual quest--no. I just keep moving forward.

Report: Dagmar Dunlevy

«Я явно имею дело с человеком плато, в том смысле, о котором говорил он сам: «Когда долго карабкаешься, обязательно выйдешь на плато».
Джонни Депп сейчас на плато – он довольно высоко и ему открывается вид как на низменность, так и на небо. Но в нем никакого высокомерия, он стеснительный человек, деликатный. Он вообще думает, что стал на «ты» со всем миром и ему нравится эта фаза жизни. У него трогательные морщинки вокруг глаз, скрытых очками с голубыми стеклами и в массивной оправе, и маленькие руки в кожаных браслетах-напульсниках. Он не образец идеального телосложения и мужской красоты. Он угловат, но мягко движется, совсем бесшумно. Его пластика лишена жестикуляции, а мимика сдержана. Вывернув карманы, он кладет на столик между нами пачку коротких коричневых сигар и зажигалку. Это единственное решительное действие, которое он совершил за все время нашего разговора. Так и не закурил. Так и не поменял позы в кресле. В его тихом голосе, в этих морщинках, в поведении, буд-то специально выработанном, что бы не привлекать внимания, в интонационном «ты», обволакивающем произносимое «вы», есть большее – значимость. Сразу понятно: Джонни Депп – значительная фигура. Хотя и не идеальная.
Р.: Многие видят в вас нонконформиста, бунтаря, - из-за ваших браслетов, шляп, татуировок… и при этом очевидно, что едвали не главное из ваших качеств – верность: вы 20 лет дружили с Хантером Томпсоном, 20 лет снимаетесь у Тима Бертона, 12 лет сохраняете отношения с одной женщиной… Чего в вас больше – норова или терпимости?
Д.Д.: Внутри меня нет конкуренции. И я не сказал бы. Что верен кому-то или чему-то. Я верен себе.
Р.: Многие помнят, как вы крушили номера в отелях и рассказывали о том, что были так называемым трудным подростком, - у подобных вещей есть причины и следствия.
Д.Д.: Это и правда и неправда одновременно. У меня действительно было непростое детство. Мои родители растили четверых детей в довольно сложных условиях и любили нас. Но они пошли на поводу условности – все ради сохранения «полной» семьи. Что оказалось пыткой для тех, ради кого они, казалось бы, вовремя не расстались. Следовать условностям, тому, что навязанное из вне, - ошибка, я убежден. И тогда так считал, а потому считался трудным подростком. Сам-то я о себе так не думал. У меня всегда была довольно высокая самооценка, я был абсолютно уверен в себе.
Р.: Что вам сообщало такую уверенность в себе?
Д.Д.: Наша семья…. Она была не просто неблагополучной, а глубоко больной. Все провоцировало на крайность. Моя крайность была отстаивать то, каков я есть. Бороться за собственную индивидуальность. А потому появилась гитара. Меня интересовала только музыка. Знаете, я вообще не помню переходного возраста, не помню конфликтов, ссор, буйства гормонов. Помню, что я тогда слушал, что играл, как пальцы до суставов стер, пытаясь играть на гитаре. Ничего не имела большего смысла, чем музыка. Я всегда подозревал, что быть не как все – нормально. Быть другим – не криминал. Школа была постоянным испытанием, если не пыткой. И я ее бросил. Ничего особенного, просто я иначе видел сой путь.
Р.:Что помогает вам не сворачивать со своего пути?
Д.Д.: Я не могу быть… чужим продуктом. Я не могу стать результатом усилий других. После сериала «Джамп-стрит, 21»… я стал вроде тинейджерской иконы. И на мой счет стали строить планы. Но я небыл намерен становиться брендом – «Джонни Депп из «Джамп-стрит». Я всех послал – без грубостей, внутри себя, но окончательно. И начал искать другую роль. Так я и снялся сначала у Джона Уотерса в хулиганской «Плаксе», а потом, наконец, у Тима Бертона. В роли чудища, а не гламурного юноши с коком. Бледного, худосочного, лохматого парня искусственного происхождения, в шрамах. И с ножницами вместо рук.
Р.: Вам не было страшно отказаться от верной карьеры?
Д.Д.: Что действительно меня доканало – я видел как работала эта машина
по перемалыванию меня в фарш популярного актера. Я видел, как закрутился маховик. Как я окажусь сначала на коробке для школьного завтрака, потом на термосе, а потом на обложке тетрадки… И я взорвал этот асфальтный каток! Меня не пугала никакая работа – ни в ресторанном варьете, ни клоуном в «Макдональдсе». Лишь бы не под каток. Я не собираюсь соответствовать чьим-то ожиданиям. У меня есть свои. Можно сказать, я сделал карьеру на провалах. Я не для кассы снимаюсь. Да и потом, не люблю я. Когда жизнь дает мне понять, что готовиться загнать меня в угол. В эти-то моменты я и начинаю попу показывать, номера крушить, камнями кидаться.
Р.: Кидаться камнями?
Д.Д.: да это мама… Меня травили в младших классах. И затравили бы. Если бы мама не сказала: «Знаешь, Джонни, под ногами всегда есть камень. Так если травят, просто подними и брось. Целься в глаз подонкам». И я подумал: ну правда же, под ногами всегда есть камень. Мама знала, о чем говорит.
Р.: Как вы понимаете - Женская сила?
Д.Д.: Элементарно. Тот, кто видел рождение своего ребенка, уже никогда в ней не усомнится. Женщины сильнее нас. Для них не существует глупостей – только главное. Жизнь, дети, свобода. Они не завоеватели –им и так принадлежит мир, потому что они способны создавать новую жизнь. И они легко жертвуют собой. Поэтому я все больше отдаю долги.
Р.: Кому и какие?
Д.Д.: Ванессе в первую очередь. Эти 12 лет, что мы вместе, она отказывалась от ролей, от дисков – ради меня, моей карьеры, нашей семьи. Но когда встречаешь женщину, прекрасную женщину, которая так глубоко тебя понимает… в какой-то момент говоришь – «Хватит!». Надеюсь, что теперь Ванесса займется тем, что сочтет нужным – запишет новый диск, снимется в фильме. Меня совсем не смущает роль «папа всегда дома». Я теперь стараюсь бывать дома как можно чаще. Пусть ванесса почувствует свободу выбора – своего личного, не связанного с нуждами семьи.
Р. Как вы встретились? Как начинаются такие отношения – прочные, гармоничные? 
Д.Д.: Обычное дело. Мы познакомились давно, в 93-м. Я помню это ощущение – ух. Секунда. А потом, в Париже я снимался в «Девятых вратах» у Полански. Сидел в лобби отеля за компьютером – ловил мейлы. И вдруг увидел в другом конце лобби немыслимую спину. «Вау…» - подумал я. Она вдруг оглянулась и посмотрела на меня. Я отвернулся, пошел к лифту. И опять эти глаза. «Вы помните меня?» - спросила она. И все. Я сразу понял: случилась большая беда. Конец, смерть всей прошлой жизни.
Р.: На каком языке вы говорите с детьми?
Д.Д.: Я – на английском. Ванесса – на французском. Они билингвы. Но мы много времени проводим во Франции, и мне не хотелось что бы мои дети думали: папа идиот, не понимающий, о чем они говорят, когда говорят по французски. Вот мне и пришлось заговорить. И теперь спрашиваю у Лили-Роуз, ужасно ли говорю, она всегда отвечает так нежно: «Ohhh, c’est tres bien, papa…» («О, очень хорошо, папа…») Это музыка сфер!
Р.: Вы признавались, что играли с ней в Барби.
Д.Д.: Иногда и сейчас играю. Правда, я-то играю корыстно: я выдумываю роль. Того персонажа, которого мне предстоит сыграть. Ставлю Барби в разные ситуации, что бы понять, как она в них поступит. Готовясь к «Туристу», я много играл в Барби. Лили-Роуз даже умоляла переключиться на другие игры.
Р.: Дети смотрят ваши фильмы?
Д.Д.: Они – да, А я никогда не смотрю и компанию им не составляю.
Р.:И кто из ваших героев им нравиться больше всего – наверное капитан Джек из «Пиратов Карибского моря»?
Д.Д.: Совсем нет. Они любят Эдварда Руки-ножницы. Это здорово. Что они его любят. Он такой одинокий… А они жалеют его, сочувствуют. Чему еще мы можем научить своих детей, как не чувствовать по настоящему глубоко? По-моему главное, научить именно этому. Остальное – просто образование.
Р.: Какой вы отец, как бы вы себя в этой роли охарактеризовали?
Д.Д.: Понимаете, семья… Они главное для меня, неожиданный подарок, спасительный круг, убежище. Я никогда не надеялся иметь все это. И поэтому теперь… Можно сказать – я живу в страхе. Постоянная тревога: Ну не может быть, что бы у меня все это было. Лили-Роуз родилась, и мне дали ее подержать. Ей было 3 часа от роду, она засыпала. Я держал ее и…Ну очень остро почувствовал: никогда, ни одно человеческое существо не будет мне ближе. И я никому не буду ближе. Так и было, пока не родился Джек… Ох, я страшно боялся второго ребенка. Как я смогу любить его так же, как Лили-Роуз? А вдруг буду любить меньше? Но когда он родился – сомнений уже не было. Любовь - странное дело Она не бывает ни больше, ни меньше. Знаете, мне было уже к сорока, когда я сделал когда я сделал первое, в своей жизни, безусловно правильное финансовое вложение. Купил дом на юге Франции для нас с Ванессой и Лили-Роуз, - тогда у нас она была еще одна. И знаете, это было впервые в моей жизни – когда я на съемках говорил: «Мне надо позвонить домой» я имел ввиду буквально – домой. Туда, где правда мой дом…
Р.: И все же вы с Ванессой не собираетесь закрепить брак официально…
Д.Д.: Моя бабушка говорила: «Не чини, что не сломалось».
Р.: Как осторожно – вам больше не по вкусу решительные поступки?
Д.Д.: Конечно, я больше не бунтую. Бунтарь может быть только бывшим, если в его жизни есть некто, кто говорит: «Ohhh, c’est tres bien, papa…»