Будучи мировой кинозвездой, что заставляет вас выбрать тот или иной проект?
ДД: Я никогда не думаю о себе в таких терминах как «огромная мировая звезда», поэтому я не могу удержаться от улыбки, потому что я не зарегистрирован так. Я до сих пор чувствую себя делающим все те же вещи, просто пытаюсь делать разное всякий раз, исследовать что-то новое. Важно сохранить требования к самому себе и пытаться показать новое лицо каждый раз. Много лет назад Марлон Брандо спросил меня: «Сколько фильмов ты делаешь в год, малыш?» Я сказал: «Не знаю, может быть, три». Он сказал: «Это слишком много. У нас просто слишком много лиц в карманах запрятано». И я подумал, вы знаете, что это действительно верно, но я до сих пор чувствую, что у меня еще остались новые лица.
Большинство ваших наиболее знаменитых персонажей вынуждены иметь дело с тоннами костюмов и грима. Что вы привнесли в ваш персонаж Френка?
ДД: История, сценарий и персонаж диктуют тебе то, что ты будешь делать. Я представляю кого-то, кого я мог знать в прошлом, который напоминает мне персонажа. У Френка очень ухоженная борода, которую я никогда не смог бы отрастить, поэтому все было наклеено. Это совершенная борода, которая пришла мне в голову из-за одного парня, которого я знал годы назад, я всегда ей восхищался, потому что она смотрелась как что-то неестественное. Я не мог поверить, что кто-то мог сохранять бороду такой неиспорченной.
В «Туристе» есть сцена, где вы в пижаме, каково это было?
ДД: Я хотел футбольную пижаму с ушками маленького зайчика, но режиссер не пошел бы на это. Изначально планировалось, что он будет с завернутым полотенцем или в трусах, но все-таки было что-то такое во взрослом мужчине в пижаме, что отсылает тебя к рисункам папы из «Предоставь это бобру». Этот образ на фоне Венеции, я думаю, в этом есть что-то действительно забавное.
Сцены на каналах очень динамичные. Вы падали в грязную воду или это было предоставлено дублеру?
ДД: Все это – трюки, рывки по венецианскому каналу в лодке, пристегивание наручниками к перилам – все это было чрезвычайно страшно, так что мне приходилось выпить для этого. Дублеры, которые должны были иметь дело с каналом, на протяжении нескольких недель до съемок принимали серьезные антибиотики. Я помню, как был прикован этими наручниками, и все говорил себе: ты сейчас упадешь. Ты сейчас упадешь в воду. К счастью, я не упал, но я был очень близок к этому парочку раз.
Во время съемок был ли у тебя опыт туриста в Венеции?
ДД: Время для того, чтобы быть туристом, у меня было с 10 вечера до 2 ночи. Это было единственным временем, когда я мог осмотреть окрестности, потому что в это время на улицах никого вообще нет. Все, что ты видишь – это визуальная поэма. Я был восхищен – эти удивительные фасады, веревки с развешенным бельем, маленькие таблички на церквях – «хлеб для нищих». Это красивое, волшебное место. Вот такую Венецию мне нравиться видеть, а не что-то вроде плыть на гондоле с цветком в зубах. Мне нравится ночная Венеция, тихая Венеция, когда кажется, что вокруг призраки.
Какого рода художественную свободу вы ищете в ваших ролях? Так было всегда?
ДД: Помимо авторской задумки я всегда хочу добавить что-то отличающееся, что-то, что идет извне. Есть ли что-то, что я могу добавить, чтобы сделать это интересным? У меня всегда это было, наверное, это вредная привычка. Я помню, как делал «Взвод» в 86 году с Оливером Стоуном. Я переписал свой диалог, и наверное именно поэтому его и вырезали из фильма. Я полагаю, что Пласка был первым персонажем, которого я хорошо почувствовал. На «Эдварде руки-ножницы» никто не знал, что я собираюсь делать в тот или иной момент. Даже Тим, храни его Бог, немного нервничал изначально из-за моего подхода, но все сработало. Я думаю, это пошло от того, что я был заперт в телестудии несколько лет, а там параметры настолько жесткие, что у тебя нет пространства для движения. Там не было возможности роста, поэтому я поклялся себе, что после всего этого я никогда не буду делать этого снова. Если бы мне пришлось вернуться обратно к физическому труду, это было бы Окей, я был очень хорош в этом. Заправка газа, я умею это делать тоже.
Париж – дом для вас сейчас. Что заставляет вас любить этот город?
ДД: Все. Литературная история Парижа всегда привлекала меня. Книги, которые были написаны здесь, история искусства, полотна, художники, которые исследовали эти улицы, великие поэты – для меня всегда это было волшебным и я всегда странным образом чувствовал себя здесь более дома, чем где-либо еще в мире. Я полагаю, что просто быть окруженным всем этим искусством, всеми этими невероятными работами, что люди сделали на протяжении лет. Ты можешь чувствовать это. Это до сих пор здесь. Ты до сих пор чувствуешь всех этих великих писателей. Это очень вдохновляет.
Ваш персонаж в этом фильме – не «крутой Джонни Депп», как вы обнаружили, что хотите сделать с этим персонажем?
ДД: Идея была сделать его обычным обывателем, это учитель математики, у которого в жизни нет вершин и падений, верит в силу Управления Гражданской Обороны в своей рутинной жизни. Я хотел взять этого нормального парня и поместить его в эти сложные ситуации, отнюдь не нормальные. Электронная сигарета была устройством, которая зазвонила тревогу о том, что он в паническом состоянии.
Режиссер Флориан Хенкель фон Доннерсмарк сказал, что вы добавили юмор в фильм, а какая история кроется за этим?
ДД: Я подумал, что если ты берешь этого парня и помещаешь его во все эти ситуации, особенно когда ему приходиться слоняться тут и там, то он должен осознать уровень абсурдности, через которую ему приходится проходить. Также, если я вижу рычаг на углу, я дерну его. Я не смогу сдержаться. Ты просто проводишь 90 процентов рабочего времени, пытаясь заставить свою партнершу по фильму засмеяться, я думаю, кое-что из этого попало в фильм
